Алинка снова кивнула, ощущая, как от его слов в душе поселяется не то чтобы спокойствие, а какая-то уверенность, что горе действительно должно кончиться. Иначе и быть не может. Иначе незачем продолжать жить.
— Давай договоримся. — Он взглянул на нее с некоторым недоверием, и Алинку это немного обидело. — Мы сильные! Мы очень сильные! Мы с тобой неимоверно сильные, и нет такой беды на всем белом свете, которую мы с тобой не смогли бы одолеть.
Он решительно поднялся с корточек, гордо выпрямился и снова посмотрел по сторонам.
— Мы сейчас быстренько встанем, умоемся, позавтракаем и займемся делами. Так?
— Так, — согласилась Алинка. Она машинально поднялась с кровати и тут вдруг вспомнила, что на ней совершенно ничего не надето. Она быстро прикрылась одеялом, и Николай Иванович деликатно отвернулся, подойдя к окну и всматриваясь в дождливый окоем.
Алинка влезла в накинутые на стул джинсы, натянула сверху вязаный мамин свитер и пригладила рукой разметавшиеся волосы. Она совсем успокоилась. Ей нечего бояться. Они вдвоем с отцом должны жить и добиваться успеха ради маминой памяти.
— Я сейчас должен буду отойти.
Алинка на миг замерла, но тут же пришла в себя. Надо, так надо. Чего ей бояться?
— Приду к двенадцати, — Николай Иванович повернулся к ней и как бы испытывающе посмотрел в лицо. — Сейчас, — он мельком взглянул на часы, — без четверти девять. За три часа ты должна будешь приготовить что-нибудь в дорогу. Можешь пожарить курочку, нарежь хлеб, огурчиков помой, ну, — он подошел к ней и по-отечески поцеловал в лобик, — ты уже взрослая и вполне самостоятельная барышня. Разберешься?
Алинка поправила на плечах свитер и грустно улыбнулась.
— А ты?
— А я… — сказал Николай Иванович, снова отходя к окну и думая, что ему непременно необходимо зайти на кладбище и взять с могилки жены хоть маленький камешек, а потом… — Я тоже не останусь без дела. Мне надо забежать к Ворониным, они обещали выплатить сегодня оставшуюся сумму.
Воронины купили у них дачу. Задарма почти, но времени торговаться не было.
— А еще я забегу в часть, там выписали мне машину. Потом подъедут ребята и загрузят багаж, — он кивнул в сторону стоящих горой тюков. — Проследишь?
— Прослежу, — согласилась Алинка. Ей нравилось, что можно будет заниматься делом, что дел так много и, значит, некогда будет страдать и мучиться. А еще ей нравилось, что отец ей доверяет, совершенно как взрослой. Пока болела мама, Алина хоть и вела хозяйство, но все равно была младшей и подчиненной. А теперь — на равных.
— Я буду ждать машину на вокзале в половине десятого. Там ребята помогут мне все это поставить в контейнер, и на этой же машине я вернусь домой. На все про все, я подсчитал, у меня уйдет три часа… Алинушка, — Николай Иванович шагнул в ее сторону, и Алинка поддалась силе его притяжения. Он снова обнял ее крепко-крепко и, накинув брезентовую плащ-палатку, вышел из квартиры.
Дождь, дождь, дождь… Куда ни кинь взором — кругом сплошной стеной ливневые потоки. Они то становятся тише, то тугими струями бьют по вагонному окну. То практически прекращаются, и тогда в небе образовывается желтенькая узкая бойница, сквозь которую одним глазочком проглядывает солнышко. Но обложные тучи снова затягиваются, и не успевает стихнуть звук от последней капельки, как с новой силой небо шлет на землю косые потоки воды.
Леса облетают, становятся голыми и нищенски серыми. Когда поезд проезжает мимо деревенек, Алинка с удивлением обнаруживает, что даже в такую погоду, в клеенчатых голубых и красных плащиках — почему-то именно голубых и красных, может, другие цвета: серый, например, или коричневый, сливаются с цветом намокшей земли, и их не видно — на своих огородиках копошатся крестьяне.
Когда состав, громыхая, прокатывается мимо них, они устало разгибаются, неестественно выпрямляя спины, едва не прогибаясь в обратную сторону, распрямляют плечи и, прикладывая руку ко лбу наподобие козырька, внимательно всматриваются в залитые дождем окошки вагонов.
Неизвестно, о чем они думают, но Алинка думает о том, что вот ведь, куда ни посмотри, везде живут люди. У всех свои беды, но все находят волю к жизни. Они трудятся и обретают в своем труде смысл и веру.
Отец спит на верхней полке. А может, не спит. Может, просто лежит и смотрит в потолок. Думает о том же, ведь они — одно целое. Алинка встала в проходе, поднялась на край своей полки и, подтянувшись на руках, посмотрела в лицо отцу. Тот действительно не спал, а смотрел в потолок. Он повернул голову навстречу Алинкиному взгляду и пожал ее маленькую ладошку своей большой рукой. Держись, мол, я с тобой. Алинка благодарно кивнула ему и, ничего не сказав, опустилась на свое место.
Не спит… Колеса мерно стучат и убаюкивают.
— Вы, Ирина, ничего не знаете в этой жизни, — дверь со стоном отворилась, и в купе вошли двое. Высокий молодой человек, пропуская вперед свою спутницу, чему-то задумчиво улыбался.
Сначала Алинка подумала, что это муж и жена, но тут же сообразила, что муж не стал бы называть свою жену на «вы».
— Здравствуйте, — первой произнесла Алинка. Когда на своей станции они с отцом вошли в это купе, оно пустовало. Что в нем уже есть пассажиры, сомнений не было. Их вещи, аккуратно разложенные, сообщали о наличии хозяев. В вагон-ресторан, наверное, ходили, решила Алинка, глядя на полустертую губную помаду вошедшей.
— Здравствуйте, — легким кивком головы поприветствовала Алину попутчица. — Ирина, — она протянула руку.
— Аля, — Алинка тоже протянула руку и улыбнулась, хоть ей совсем не хотелось улыбаться, но долг вежливости обязывал ее.
— Вольдемар, — Ирина опять же кивком головы указала на входящего следом молодого человека.
— Именно Вольдемар, — подтвердил тот и тоже протянул руку. Они одновременно посмотрели на верхнюю полку, и, видимо, Николай Иванович уже прикрыл глаза, сбавили тон.
— Ну и вот, — почти шепотом продолжил Вольдемар. — Я хочу сказать, что вы не правы. Только любовь правит миром, и только любовью мы можем творить чудеса.
Ирина окатила его презрительным, полным недоверия и даже какого-то сочувствия взглядом.
— Ну кто же с этим спорит? — слегка разочарованно произнесла она. — Мы с вами, дорогой Вольдемар, — его имя она произнесла с едва различимой иронией, и Алинка бросила на Ирину быстрый пытливый взгляд, — разговариваем на разных языках. Не с вами конкретно, а с ВАМИ — вообще. С вами, мужиками. Я должна сказать вам напрямик, что не отношу себя к феминисткам, но никогда не поверю ни одному мужчине. А вам, милый Вольдемар, особенно.
— Это почему же? — оскорбился тот, скорее за весь мужской род, чем за себя.
— Да потому… Потому что у вас глаза…
— Ну-ну, — Вольдемар заинтересованно приблизился к собеседнице и осторожно повел взглядом в сторону Алинки. Алинка смотрела в окно, всем своим видом показывая, что ее совершенно не интересует их беседа.
