– Мать с отцом тоже реальны. Они целуют тебя, гладят, моют, нежат. Все первые детские сексуальные переживания связаны с родителями. И что?! Дети вырастают и забывают об этом. Лишь где-то в глубине солнечного сплетения, – Джудит ткнул пальцем чуть ниже моей груди и засмеялся, – где-то здесь остается еле уловимое жжение. Я буду этим жжением для Гретты.
– А ты тщеславен, дружище! Хочешь запечатлеть свою наглую морду в чьем-то сознании? Тебе мало меня? Вот тебе за это, получай! – Я со всего размаха щелкнула пальцами по лбу Джудит. Он схватил меня за руки и заломил их мне за спину.
– Я не тщеславен, я щедр на чувства. А ты – чокнутая мартышка.
Сжимая меня в своих объятиях, он оживился. Его глаза блеснули бесстыжим озорством.
– Пусти немедленно!
– Ни за что!
Я обожала в нем вспышки дерзкого сумасбродства, поэтому залилась довольным смехом, невзирая на легкую боль. Этот красавчик был со мной. Пусть нарцисс, пусть гей, пусть чей-то, а не мой любовник, пусть ни один сантиметр его тела не был моим, зато его солнечное сплетение, запретная зона, его еле уловимое жжение принадлежали мне и только мне – я знала это наверняка!
– Поверь, я люблю эту девочку не меньше твоего и никогда бы не смог причинить ей боль. Но, думаю, нежные переживания ей сейчас только на пользу, – сказал он мне, чуть погодя. – Помнишь об улитке, которая оставляет за собой скользкий след на дороге, будто испытывает постоянный оргазм от трения с асфальтом?
– Да! – усмехнулась я. – Вечное наслаждение. Зависит ли оно от партнера?
– Нет. Потому что на самом деле не существует никаких партнеров, есть только ты и твое отношение к миру. Ты – улитка, соприкасающаяся с асфальтом. Твой след на дороге не зависит ни от какой другой улитки.
ГЛАВА 2
– От кого письмо? – спросил Джудит, проходя по залу.
Я взглянула на лист, лежащий посреди стола, на конверт без обратного адреса. Ветер, поднимая скатерть, терзал бумагу. Надо же, какими бессмысленными становятся слова, когда их давно не ждешь.
– От того, кого уже не помню, – уклончиво ответила в ответ.
– Роб занялся писательством? – усмехнулся друг.
– Нет… Это сделал мой бывший муж.
Застывшая ладонь на дверной ручке. Спина, натянувшаяся струной. Да, мой милый, у меня много тайн, хоть я и кажусь тебе прочитанной книгой. Затянувшаяся пауза, попытка оценить ситуацию. Я тоже молчу. Ничего не собираюсь объяснять первой.
Форточка со стуком ударила о стену.
– Сквозняк, – рассеяно обронил Джудит, подойдя к окну.
Растерян. Смотреть, как он в замешательстве дергает несчастную штору, – одно удовольствие. Усмехнулась в душе. Нечасто увидишь этого плейбоя оторопевшим. Попробовать, что ли, прийти ему на помощь? Взгляд опустился на двойной тетрадный лист. Нет уж! Пусть помучается.
Оставив в покое занавески, Джу пошел в свою комнату, раздраженно бросив на ходу:
– Достала постоянная чушь.
Вот как бывает. Чужая чушь достает до самого сердца! А уж присутствие чужой тайны, о которой ты не подозревал, и подавно!
Именно поэтому ровно через мгновение Джудит уже сидел передо мной, не скрывая интереса.
– Ну колись уже.
– О чем ты?
– Ой, ну хватит выпендриваться! От кого писулька?
– Я была замужем… Удивлен?
– Скорей разочарован. Давай, рассказывай.
– История весьма банальна.
– Все истории становятся банальными со временем… Кто он?
– Даже не знаю, что сказать теперь. Когда-то казался гением. Хотя, наверное, в восемнадцать, каждый, кто смотрит на тебя восторженно, принадлежит к миру творчества и старше на добрый десяток лет, кажется таковым. Ему мнилось, что он режиссер, снимающий независимое кино. Это всегда считалось вершиной крутизны. На самом деле все, что он умел, – это строить планы. Весь его ум, образованность и интеллигентность в итоге скрылись под жирным клеймом «неудачник»… Дай мне сигарету.
– Все мы неудачники, – сказал Джу, протянув пачку. – Всем нам есть о чем сожалеть. Не подкурила.
– Все нормально, спасибо, – откинулась я на спинку дивана. – Тогда мне трудно было понять и принять это. Юным девица кажется, что нет ничего невозможного для тех, кто их по-настоящему любит. Они требуют жертв на свой алтарь чувств.
– Сколько вы прожили?
– В браке, кажется, месяцев девять. И до этого еще пять.
За окном апрельское солнце дырявило облака. Повеял легкий ветерок.
…В тот вечер я сказала:
– Сегодня мы пойдем к тебе.
Он улыбнулся, попытавшись взять себя в руки.
– Уверена?
– Да.
И вот, уже в незнакомой ванной, замирая, я жду продолжения. А мужчина, еще совсем чужой, колдует над постелью, чтобы стать значительно ближе хотя бы на короткое время.
– Чем вытираться?
– Сейчас.
Подавая мне полотенце, он отводит глаза. Ему неловко от собственного предательского взгляда, вкрадчиво скользящего по моей наготе. Как же мне льстит, что такой искушенный человек тушуется перед молоденькой девчушкой!
Люблю свое тело – оно красивое, юное, смуглое и упругое. Мне хочется, чтобы он смотрел на меня – и я ставлю ногу на край ванны. Капли воды стекают по длинной шее, соскам, бегут по животу к преграде из черных барашков. Мой любимый старается оставаться предельно спокойным, не терять достоинства, но пальцы его дрожат от волнения. Я в восторге от своего бесстыдства, от его трепета, от нашего общего желания. Потом он заворачивает меня в одеяло, как новорожденную, и несет в кровать – без пяти минут бабочку, которая еще чуть-чуть и вспорхнет…
– Эй! – донесся издалека голос Джудит.
– Что? – вздрогнула я от неожиданности. – Прости, вспомнилось прошлое.
– Вот пепельница. – Подставил он стеклянный шар. – Рассказывай дальше. Надеюсь, это последнее, чего я о тебе не знал.
– Да, последнее – обещаю. Иди сюда. Сядь рядом и обними меня.
Джу подсел на диван. Я обняла его за талию, положив голову на плечо.
– Скажи, Роб знал об этом?
– Нет.
– А Сиси?
– Нет.
– Ничего себе, всех облапошила! Искренняя, милая девочка!
– Зачем ты так? Эта история никого не касалась.
– Ладно, ладно. Не кипятись. Как его звали?
– Кирилл.
– Он был красавчиком?
– Отнюдь. Скорее наоборот. Сейчас мне трудно судить. Вкусы меняются, да и прошлое ушло безвозвратно.
– Видать, не безвозвратно, – Джу перевел взгляд на письмо. – О чем пишет?
