У Брук от удивления расширились глаза.
– Я не понимаю…
Энн спокойно взглянула на нее.
– Кауаи будет последним местом, где Эшли станет тебя искать. Разве я не права? Права, разумеется! – радостно воскликнула Энн. – Что ты на это скажешь?
В глазах Брук мелькнула искорка надежды.
– Думаешь, из этого что-то получится?
– Почему бы нет? – уверенно ответила Энн и, схватив подругу за руку, потянула с дивана. – Позвони Эли.
Энн оказалась права – старик пришел в восторг. Брук поговорила с дедом Эшли по телефону всего пару минут, но хриплый голос еще долго звучал у нее в ушах: «Приезжай, девочка, я буду ждать тебя». Почему-то Эли ничуть не удивился, что она собирается приехать без Эшли.
Чем больше Брук думала о поездке на Кауаи, тем больше нравилась ей эта идея. Врач сказал, что ей нужен отдых и никаких нагрузок хотя бы несколько недель. Она решила, что останется на острове до тех пор, пока не прояснится будущее, – ее собственное и их с Эшли ребенка.
Улететь на остров оказалось очень просто, даже не потребовалось предварительно заказывать билет.
Брук надеялась успокоиться и передохнуть в дороге, но вдруг с новой силой почувствовала безысходность отчаяния и едва сдерживала слезы. Невыносимым было сознание того, что между нею и Эшли все кончено. Лишь мысль о том, что в ней зреет и растет какая-то частица любимого, придавала ей силу.
Теперь, когда она устранилась, Эшли, возможно, найдет свое счастье с Тони…
Когда-нибудь, думала Брук, можно будет позволить ему разделить с ней заботу о ребенке, но не так скоро. Она не в том состоянии, чтобы сейчас думать об этом.
Она любила Эшли, но готова была отказаться от него, хотя это и разрывало ее сердце.
Собственных средств ей должно было хватить на первое время, пока она не обустроится. Возможно, когда-нибудь снова удастся вернуться в теннис. Брук была рада, что у нее есть деньги, – она не хотела ни пенни брать у Эшли.
Брук опасалась одного: Энн может проговориться Эшли, где она. Не то чтобы это имело такое уж значение – она была уверена: муж вряд ли станет разыскивать ее, разве только из гордости… Энн обещала хранить тайну до тех пор, пока Брук по прошествии какого-то времени не вернется в Хьюстон. Насколько она и Джонатан способны сдержать слово в создавшихся обстоятельствах, должно показать время.
Брук медленно брела по пляжу. День был ясный, солнечный, и она была рада тому, что одна. Шелест волн, тихо набегавших на песок, успокаивал ее.
Хотя старый Эли и тетушка Мэдж делали все, чтобы ей было хорошо у них, Брук порой требовалось одиночество – так было проще собраться с мыслями. Она дорожила такими мгновениями и своими прогулками по берегу океана.
Родные Эшли винили его в том, что их брак с Брук потерпел неудачу, хотя она не дала им никакого повода переложить вину целиком на мужа. Но и дед, и тетя видели, как несчастлива и неспокойна Брук, и сделали свои выводы.
Прошло уже несколько недель с тех пор, как Брук переселилась на Кауаи. Ее тревожное состояние не проходило, хотя физически она окрепла и чувствовала себя хорошо. Впалые щеки и круги под глазами больше не портили ее внешность.
Какое-то время она скрывала от Мэдж свою беременность, но вскоре поняла, что это бесполезно: пополневшая талия и грудь выдавали Брук с головой.
Поглаживая живот, она снова подумала о том, что ей больше всего хотелось иметь ребенка… и еще Эшли.
В последнее время тетушка Мэдж не раз заговаривала с ней о своем племяннике – ведь, в сущности, Брук мало знала человека, за которого вышла замуж.
– Дорогая, не стоит судить его слишком строго, – как-то однажды вечером сказала Мэдж.
Брук узнала, что Эшли лишился родителей в самом юном и уязвимом возрасте. Хотя дед обожал его, он не позволил внуку пережить тот период, который называется мальчишеским. Он требовал и ожидал от маленького мальчика зрелости, умения владеть собой и скрывать свои чувства, ответственности – словом, того, к чему ребенок совсем не был готов. Он любил его, но не понимал, а это совсем другая любовь. Мэдж пыталась вмешаться, но безуспешно: у Эли были свои идеи и планы воспитания единственного внука. Эли сам никогда не знал любви и не был любим. Только к старости он немного потеплел душой, но было поздно. Эшли давно вырос.
Мэдж рассказала Брук, как молилась о том, чтобы Эшли встретилась такая женщина, как она, Брук, которая могла бы возродить все то хорошее, что в нем есть, и научила бы его любить.
В который раз перебирая в памяти этот откровенный разговор с Мэдж, Брук чувствовала комок в горле, а на глаза навертывались слезы. Ей трудно было избавиться от чувства, что она не оправдала не только собственных надежд, но и надежд старого Эли и Мэдж, и прежде всего надежд Эшли.
В последнее время она часто беседовала с Эли. Брук искренне привязалась к старому джентльмену. Он по-своему любил внука и желал ему только добра. И хотя они почти не разговаривали об Эшли, Брук не сомневалась в чувствах Эли к нему. Ее же он воспринимал как любимую внучку. Они с удовольствием играли в карты, болтали и выезжали, насколько позволяло здоровье старика.
Если старый Эли и подозревал о беременности невестки, то ни словом не обмолвился об этом. Он понимал ее обиду и не хотел бередить раны.
Посмотрев на часы, Брук увидела, что забыла о времени, и прогулка затянулась. Хотя было еще довольно рано, ее долгое отсутствие могло обеспокоить Мэдж и Эли.
Направившись к дому, Брук вдруг почувствовала, что она не одна здесь. Остановившись, с опаской огляделась. Сердце неистово заколотилось в груди – на дорожке прямо перед ней возник Эшли. Выглядел он ужасно, лицо осунулось и казалось изможденным, словно он прошел через все круги ада, и Брук невольно подумала, что он так изменился из-за нее.
– Брук… – Голос Эшли дрогнул. В нем слышалась нерешительность.
– Да?.. – переведя дух, ответила Брук.
– Я ждал тебя, хотел поговорить.
Брук не была уверена, что готова к этому. Увидеть мужа после многих недель разлуки – это само по себе оказалось потрясением. Проще всего было бы отвернуться, прогнать его… и так и не узнать, что он хотел сказать.
Проведя языком по пересохшим губам, Брук наконец согласилась:
– Я тебя слушаю.
– И ты не поможешь мне?
– Нет.
– Ладно. – Эшли обреченно вздохнул и потер затылок, что у него всегда означало усталость и озабоченность. – Давай присядем на какой-нибудь камень, если тебе это будет удобно.
Брук кивнула. Место, которое он нашел, было достаточно укромным и удобным. Кругом была роскошь тропической растительности, воздух напоен ароматом цветов. Это был уголок любви, а не арена столкновений, ссор и обид.
Брук, повернувшись к Эшли, спросила:
