До сих пор Марта, находясь чересчур близко от некоторых людей, видела только эмоции, переживала чужие чувства — чаще всего пронизывающую боль, чужой радостью насытиться никогда не удавалось. Потому Джеймс — идеальный любовник для Марты; обычный человек с нормальными желаниями, но его голова, к счастью, окутана облаком дури и алкоголя, которое редко рассеивается, и Марта почти в безопасности. Ей это нравится. Она может быть с Джеймсом самой собой, страдать и радоваться по личным причинам, его чувства в нее не проникают. Марта не умеет читать чужие мысли и предсказывать будущее, она просто видит немного больше, чем есть на самом деле. Но для нее и это чрезмерно.
Переехав к Джеймсу с месяц назад, Марта сообразила, что от Софии ей следует держаться подальше; София, похоже, думала так же, ситуация складывалась ко взаимному удовлетворению. Но вот уже с неделю, как Марта видит Габриэля. Марта насмерть перепугана. Она видела тревогу Софии, которая боится, что тронулась умом. Но Марта тоже видит Габриэля. Она знает, что ни она, ни София не сумасшедшие. Значит, Габриэль существует. Марте очень страшно. Куда легче стоять на четвереньках, оттирая замызганный пол.
Они поднялись наверх, к Софии. Марта выпила вторую чашку кофе за утро, руки у нее тряслись — и от кофеина, и от тяжести признания. Она рассказала Софии несколько откровенных и подробных историй о том, что она видела, и о своем страхе. София реагировала более чем сдержанно. Если Марта действительно провидица, каковой себя считает, то со временем она обо всем догадается, но сейчас Софией в первую очередь двигало новорожденное желание защитить ребенка. София знала достаточно о состоянии современной психиатрии, чтобы понимать: вряд ли стоит заявлять социальному работнику из районного управления, что она — мать нового Мессии. Социальному работнику, занимающемуся детьми. София и сама не очень понимала, что значит быть Мессией, и мысль родить кого-то, столь значительного, приводила ее в ужас. Не говоря уж о том, что, рожая ребенка, назначенного быть более чем человеком, она исполняет часть великого замысла, — эту идею она старалась выдавить из головы тем упорнее, чем ближе становился момент истины. И конечно, она не собиралась откровенничать с человеком, проработавшим в системе социальной защиты пятнадцать лет.
С той самой Мартой, которая, по собственному признанию, предпочла отдаться системе, чтобы лично не принимать решений, ибо ответственность за слишком острое зрение пугала ее. Пусть Марта способна видеть Габриэля, пусть даже она знает, что он «вроде охранника», как она выразилась, однако София не могла себя заставить полностью довериться Марте. Или даже частично. София легко представила, как Марта явится поздравить ее с новорожденным, когда на небе взойдет единственная яркая звезда: согласившись, что ребенок — действительно Сын Божий, она вырвет младенца из цепких лап безумной, стоит Софии повернуться к ней натруженной спиной. Более того, София понимала, что, наверное, поступила бы так же, вздумай кто-нибудь из подруг еще три месяца назад поведать ей такую же историю. Вот и Бет о ней очень беспокоится. Потому София не судила Марту слишком строго, она лишь не желала создавать себе дополнительные трудности. София догадывалась, что неприятностей в будущем ей и без Марты хватит.
Отчасти она обрадовалась, что кто-то, кроме нее, видит Габриэля, признает его присутствие, подтверждает факт его существования. София почувствовала некоторое облегчение. Но советчика в Марте она не видела. И друга тоже. Хотя верила в искренность Марты и оценила бы возможность поговорить о Габриэле, если бы ее не пригласили «поделиться». И не предложили «облегчить груз забот». Когда же Марта, кивнув, со значением добавила: «Я очень хорошо тебя понимаю…» — заботы Софии разом испарились, кроме одной — проверить, все ли у нее в порядке с головой, если она умудрилась вступить в беседу с человеком, употребляющим через слово официальный жаргон.
Да и беседовать о Габриэле София особо не рвалась. Ей хотелось думать, что Габриэль принадлежит ей и только ей. Софии нравилось иметь личного ангела. И делиться им она не желала — ни буквально, ни метафорически. Уж во всяком случае, не с соседкой снизу, оказавшейся слегка ясновидящим соцработником. И желавшей поговорить о Габриэле. Но обсудить Габриэля значило сделать его более реальным — не для Софии, для окружающих. Беременность, стало быть, тоже станет реальнее, а страх основательнее. После очередной чашки кофе и обещания «обязательно посидеть вдвоем» на этой неделе София выпроводила Марту. Чмокнула ее на прощанье, чмокнула воздух, держа скрещенные пальцы за спиной.
Габриэль поджидал ее в гостиной.
— Прости меня.
— За что?
— Я не знал, что она способна меня видеть.
— У нас проблемы?
Габриэль нахмурился. Провел растопыренной пятерней по курчавым волосам, покачал головой:
— Не обязательно. Она может оказаться полезной, если ты перетащишь ее на свою сторону, — пособия на ребенка и все прочее.
— Но?
— Но я не знал, что она может меня видеть, иначе был бы осторожнее.
— Почему же ты, которому ведомо столько всякой всячины, не знал о таком пустяке?
Габриэль пожал плечами:
— Наверное, потому, что она подошла ко мне слишком близко. Либо я нахожусь чересчур близко от тебя и не замечаю, что творится вокруг. — Он вздохнул. — К сожалению, похоже, так оно и есть.
София ничуть не сожалела, ей нравилось ощущать близость Габриэля, но спорить не стала, у нее были вопросы поважнее:
— Надо было сказать ей, что я понятия не имею, о чем она спрашивает?
— Вряд ли, — отозвался Габриэль. — По-моему, ты поступила правильно, не рассказав ей всего. Она бы не поняла.
— Я и сама многого не понимаю.
— Вот именно. А она вообще не стала бы разбираться. Ее уже трясет от того, что она видела, и больше знать ей не надо. Нет, думаю, разумнее держать ее в союзницах, но на расстоянии.
София поморщилась:
— Поверь, я и не собираюсь подпускать ее ближе, чем это необходимо. — Она вдруг рассмеялась: — Не знаю, может быть, я старая циничная стерва, но правду о новых любовницах моих прежних возлюбленных я предпочитаю узнавать от последних. С их новыми пассиями я откровенничать не желаю, и уж тем более дружить.
— Вы отлично общались, пока мыли посуду.
— Да нет, я просто старалась быть дружелюбной. Притворялась, так ведь проще. А заодно пробовала опять подобраться к Джеймсу. Я скучаю по нему. Он мой старый друг. И если мне придется любезничать с Мартой, чтобы восстановить с ним отношения, что ж, буду любезничать. Ну и атмосфера в доме гораздо гармоничнее, когда ладишь с обоими соседями.
— Ты старая, противная, циничная стерва, — усмехнулся Габриэль.
Улыбнувшись, София взяла его за руку и потянула к себе:
— Грязные ругательства из ангельских уст. Ни одна Пресвятая Дева не устоит.
Они снова рухнули в секс, укрылись им, как щитом, — все проще, чем обсуждать что бы то ни было. Осведомленность Марты, например, или чувства Софии к ребенку, или ее будущее, или роль Габриэля. И каково им вместе, и что их ждет. Софии было проще наслаждаться неосязаемым прикосновением Габриэля, чем допытываться у него, что это касание означает. София не представляла, как откроет рот и объявит Габриэлю о волнении, которое она испытывает рядом с ним, рискуя напороться на отказ или того хуже — недоумение. Проще открыть рот для поцелуя, отозваться всем телом на ласку, взяв под контроль ту малую часть ее жизни, которая пока оставалась управляемой.
