* * *
Среди людей, которых вопреки моим ожиданиям наука смогла переубедить, были две требовательные и успешные женщины. Они занимали почетные места в моей душе.
Моя мать – самый первый скептик в моей жизни и разрушитель образов Бога и Санта-Клауса – была очень впечатлена гарвардским исследованием на тему уплотнения серого вещества. Прочитав об этом в Интернете, она попросила меня купить ей на Рождество самоучитель медитации. Через несколько недель она прислала мне восторженное письмо. Она писала, что после чтения книги решила попробовать медитировать в такси по дороге в аэропорт. Ей удалось сосредоточиться на дыхании и ни разу не отвлечься во время всей поездки. Затем она начала сидеть по 30 минут в день, в то время как мне понадобился год, чтобы прийти к этому. Примерно так разделились мои чувства в ответ на это сообщение: 80 % одобрения, 17 % смущения, 3 % досады.
Еще через несколько месяцев уже оба моих родителя, когда приехали в Нью-Йорк, наперебой рассказывали о том, как медитация помогла маме перестать храпеть (как именно им в этом помогла медитация, они не смогли ответить). Но, несмотря на мой ярый энтузиазм, папа все еще не склонялся к медитации – и теперь мне хватало ума не давить на него.
Второй женщиной, которая внезапно оказалась расположена к медитации, стала Дайана Сойер – золотой стандарт профессионального усердия. Она была одним из самых умных и жадных до информации людей, которых я знал. Она читала все газеты и журналы, известные человечеству. Она писала и переписывала собственные репортажи вплоть до начала эфира. Когда она готовилась к интервью или освещению главных событий недели, ей удавалось запомнить скрытые, но очень красноречивые подробности. Когда мы работали над текстами, она задала мне неизбежный, неожиданный и проницательный вопрос, на который у меня не было ответа.
Сначала моя практика была поводом для шуток. Дайана долго подкалывала меня на тему «праведности». Она шутила над моей здоровой диетой, занятиями физкультурой и воздержанием от выпивки и кофеина. Недавно я бросил и то, и другое – не потому что стал принципиальным йогом или что-то вроде того, а потому что с возрастом мое тело уже не могло выносить их. Дайана, кстати, могла выпить пять банок энергетического напитка и ничего не почувствовать, а я после такой порции отправился бы в реанимацию.
Когда она шутила надо мной, я пытался защититься и рассказывал о своих пристрастиях к сладостям и чизбургерам. Мне не хватало смелости сказать ей, что раньше я употреблял дикое количество кокаина, что привело к приступу паники в нескольких метрах от нее.
Я боялся, что после рассказа о медитации Дайана только закатит глаза. Я выслал ей письмо с предложением сделать передачу о том, как научные исследования заставляют самых разных людей практиковать осознанность. К моему восторгу, она клюнула, и я отправился в очень интересную командировку.
* * *
Когда менеджер по связям с общественностью, крашеная блондинка с гнусавым западным акцентом и леопардовым узором на блузке, начала бросаться фразами вроде «отпустите» и «повернутесь лицом к своим чувствам», я понял, что медитация пытается сбежать из буддистского гетто.
Мы сидели в просторном итальянском ресторане в пригороде Миннеаполиса. Передо мной стояла огромная тарелка салата с вкусными «слегка поджаренными» креветками. Блондинка представляла юриста по имени Дженис Мартурано (она тоже сидела с нами за столом). Дженис удалось, казалось, невозможное – она продвинула идею медитации работникам одной гигантской компании которая владела несколькими брендами сухих завтраков.
Мартурано была жесткой и здравомыслящей. Она работала представителем корпорации «Дженерал Миллз»[43]. В 2000 году она потеряла обоих родителей, плюс была вовлечена в невероятно сложный процесс присоединения компании «Pillsbury». Трудный период тянулся целых полтора года, и ей очень нужно было сделать перерыв. Но она была не из тех, кто ходит в спа-салоны. Мне очень трудно было бы представить ее с огурцами на глазах, завернутую в водоросли. Она слышала о научном исследовании медитации, и для ее скрупулезного аналитического ума это было то, что нужно. Она услышала о ретрите, который проводил Джон Кабат-Зинн, и решила посмотреть на это.
Ей понравилось. Это не было похоже на ванну с пеной из рекламы, наоборот. Она сразу увидела пользу. «Это не релаксация или очищение ума, – сказала она. – Это скорее тренировка ума». Вернувшись на работу, Дженис поняла, что ежедневные медитации повысили ее эффективность. Мне было необыкновенно приятно слышать, что человек с опытом в медитации описывает ее не как «духовное» упражнение, а как что-то, что делает человека «хорошим лидером», «более сосредоточенным» и способным к «креативности и развитию». Ей не нравился даже термин «снижение стресса». «Для большинства из нас, – говорила она, – стресс вовсе не плох. Он помогает нам держаться в строю». Мне понравились ее взгляды – такая теория медитации оставляла место для «платы за безопасность».
Несколько лет после первого ретрита Дженис медитировала «в чулане». Когда же она наконец решила открыться, многие из ее коллег заинтересовались. «Люди говорили мне: „Ах, вот как ты умудряешься сохранять спокойствие во время этих безумных совещаний“». Она начала проводить занятия и свои ретриты. К моменту нашего знакомства она натренировала уже сотню работников, включая блондинку в леопардовой блузке.
Наутро после ужина в итальянском ресторане мы сняли интервью с Мартурано в офисе «Дженерал Миллз». Все, кого я там видел, были серьезными и дружелюбными, у всех были решительные манеры, и все говорили с тянущим среднеамериканским акцентом. В каждом здании офисного комплекса были комнаты для медитации, полные дзафу и матрасов для йоги, и это усилило мое впечателение.
Мартурано добилась успеха в освоении осознанности в этой среде, потому что преподносила практику как преимущество для амбициозных людей. У нее была целая уйма полезных советов, которые касались далеко не только занятий медитацией в зале. Один из ее советов был для меня своего рода вызовом, потому что он подрывал основу моих профессиональных убеждений.
– Итак, вы говорите, что я не могу делать несколько дел сразу? – спросил я, когда мы приступили к формальному интервью.
– Нет, это не я так говорю, – ответила она. – Согласно нейробиологам, у нас просто нет такой способности. Многозадачность – это компьютерный термин. У нас же только один процессор. Мы просто не способны на это.
– Сидя за столом и лихорадочно делая сразу семнадцать дел, я считаю себя умным и эффективным, а вы утверждаете, что я зря трачу время?
– Да, потому что когда вы переключаетесь с одной задачи на другую, ваш мозг сам возвращается к первой и не может понять, на чем он остановился. Поэтому ему нужно сделать пару шагов назад и снова включиться, и как раз тут он и теряет продуктивность.
Проблема многозадачности, конечно, встала острее после момента, который называют «информационным блицкригом». Для того чтобы не обращать внимание на мигающий красный огонек телефона, требуется нечеловеческая сила; оповещение о новом сообщении – как пение сирен. Ученые даже придумали специальный термин: «непрерывное частичное внимание».
