Но, пока они шли к машине, тяжесть, которая давила на нее в магазине, исчезла, и Сью стала думать о том, были ли другие причины того, что они приехали именно сюда. Была ли это удача или судьба? Или ди лю ган, шестое чувство ее бабушки, привело их сюда?
Она прогнала эти мысли. Отец отпер дверь машины, чтобы в нее села мать, а потом открыл заднюю дверь, и они со Сью стали грузить в машину продукты. Наконец, отец захлопнул багажник и направился к водительской двери.
– Сначала мы остановимся у ресторана, – сказал он.
– Мне нужно пойти в редакцию газеты, – сказала ему Сью. – Все нормально, я дойду пешком. Мне нужно подвигаться, а тебе не придется делать крюк.
– Ты стыдишься нас? – спросила ее мать из машины.
– Нет.
– Тогда почему бы тебе не поехать с нами?
Сью вздохнула.
– Ладно. – Она открыла боковую дверцу «универсала».
– Если ты хочешь идти пешком, иди, – сказал ей отец. – Это не проблема.
– Я не хочу быть причиной ссоры.
– Иди, – сказал ей отец.
Сью улыбнулась ему.
– Спасибо.
Она отошла в сторону, пока «универсал» сдавал назад. Девушка ожидала услышать голоса спорящих родителей, но даже ее мать, видимо, не сочла ее желание серьезным поводом для спора. Оба родителя улыбнулись и помахали ей рукой, когда машина выезжала с парковки.
Сью огляделась. Теперь она стояла одна рядом с зеленым «Торино», лицом к зеркальным дверям магазина; потом повернулась к ним спиной и поспешила по растрескавшемуся асфальту парковки прочь от магазина так быстро, как могла.
Она пошла по направлению к редакции газеты, но вместо того чтобы идти по шоссе, вдруг свернула на улицу Джефферсона, а потом на Копперхед. Сью не знала, почему выбрала этот путь. Он был длиннее и занимал больше времени и пролегал через обветшавший район, но ее ноги шагали сами, а голова не вмешивалась, и девушка положилась на интуицию.
Сью повернула на улицу Эрроу. И тут перед ней оказалась черная церковь.
Девушка остановилась. Было что-то неправильное в том, как эти здания были соединены, не понравившееся ей, заставившее ее нервничать. Это не было что-то конкретное, на что можно было указать пальцем – дело в некоей архитектурной антиэстетике этого объединения.
Хотя был день, улицы оставались пустыми. Клочок бумаги несло ветром по асфальту от строительной площадки к пустому зернохранилищу, и поэтому район казался частью города-призрака.
Призрак.
Вот что это было. На этой улице чувствовалось что-то нереальное, что-то сверхъестественное.
Девушке захотелось вернуться обратно тем же путем, которым она сюда пришла, но что-то затуманило ее мозг, и ноги понесли ее вперед, к церкви. Слышались звуки кувалды, молотков, пилы, и эти строительные шумы разносились неестественно громко на пустынной улице.
Сью посмотрела наверх и увидела мужчин на лесах и на крыше церкви. Эти мужчины были тощими и измученными, и их кожа была слишком светлой для людей, привыкших работать на солнце. Двое из них сняли рубашки, несмотря то, что было довольно холодно, и на широкой спине одного из них Сью разглядела красные рубцы, похожие на следы от ударов плетью или хлыстом.
Она заставила себя идти быстрее.
На ступенях церкви Сью увидела пастора Уиллера. Он пристально смотрел на нее, пока она спешила мимо. Девушка почувствовала озноб и поежилась. Было что-то хищное во взгляде пастора, что-то пугавшее ее, и она еще ускорила шаг. Хотя она по-настоящему не была знакома с пастором Уиллером, Сью чувствовала, что он ей не нравится. Те несколько раз, когда девушка встречала его, он казался ей угодливым и неискренним, как продавец подержанных автомобилей или педофил; с тех пор первое впечатление только укрепилось.
– Мисс? – окликнул ее пастор.
Сью не хотела останавливаться; ее тянуло убежать, притвориться, будто она не слышала его окрика, – вместо этого она обернулась.
– Да?
На лице у пастора появилась ухмылка.
– Китаёза, – сказал он тихо. – Чертова китаёза.
Девушка попятилась и сглотнула слюну.
Ухмылка Уиллера сделалась еще шире.
– Грязная косоглазая шлюха! Язычница!
Она покачала головой.
– Я…
Он начал спускаться по ступеням к ней.
– Я преподам тебе урок, тебе, готовой броситься на член суке.
Сью побежала. Странное оцепенение, которое она испытывала, выйдя на эту улицу, прошло, и теперь она могла действовать, могла двигаться. Она бежала изо всех сил.
Позади Сью слышала пастора. Она не знала, преследует ли он ее, но Уиллер точно на нее кричал, хотя из-за шума собственного дыхания она, к счастью, не слышала, что именно.
На углу Сью повернула налево, и, хотя ее ноги и легкие болели и ей было тяжело дышать, девушка не останавливалась и не снижала темп, а продолжала бежать, пока не оказалась на шоссе.
Рич не хотел идти на пикник, но Кори должна была в нем участвовать, а Рич и Анна тоже получили официальные приглашения. Это была готовая новость, и он в любом случае был обязан прийти туда и сделать несколько фотографий для газеты. Вместо того чтобы спорить с Кори, Рич согласился отправиться туда всей семьей.
И все равно по пути туда они поссорились. Они ехали к парку, он и Кори молчали, а Анна на заднем сиденье что-то напевала сама для себя, и тут вдруг Кори сказала ни с того, ни с сего:
– Люди говорят здесь «манез».
Рич озадаченно посмотрел на нее.
– Что?
– Они говорят «манез». То ли не умеют читать, то ли – нормально говорить. Вообще-то «майонез», а вовсе не «манез». Как может «майо» превратиться в «ма»? Объясни мне. Ты хочешь, чтобы твоя дочь выросла и говорила бы так же?
– О чем ты?
– Я о будущем нашей дочери.
– Что общего их обыденная речь имеет с Анной?
– Все. Дети – это продукт не только генетики, но и среды. Я думаю, что она растет в неподходящей среде.
– Готов биться об заклад, что пастор Уиллер тоже говорит «манез».
Кори уставилось на него, и выражение ее лица было суровым.
– Что это должно означать?
Рич покачал головой.
– Ничего.
– Никто не заставлял тебя идти на пикник, знаешь ли. Если ты не хочешь проводить время вместе с женой и дочерью…
– Господи Иисусе. Просто замолчи на минутку.
Кори не ответила. Анна перестала петь, и молчание в машине стало невыносимым. Рич достал кассету и вставил ее в плеер.
«Оллман бразерс бэнд». Кори ненавидела эту рок-группу, но ничего не сказала, а просто сидела, уставившись на лобовое стекло, с руками, сложенными на груди.
