Меня охватила холодная злоба.
— А ну прекрати сейчас же! — Я схватила ее за плечи и затрясла так, что ее голова начала подпрыгивать, как у куклы. — Что ты вообще себе думаешь? Что в твоей жизни и дальше будет одна только сахарная вата? Ты и так все получила задаром, сразу, не успела появиться на свет! Тебе всегда доставался самый жирный кусок! А трудностей не хочешь? Ты думаешь, это конец света, если у тебя мужик загулял? А про настоящие проблемы ты что-нибудь слыхала? Нет? Так я тебе могу рассказать!
Она с трудом вырвалась от меня. Слезы у нее иссякли.
— Я не желаю больше тебя слушать, Додо, — отчетливо выговорила она. — Во всех своих несчастьях ты виновата сама. Почему Ахим переметнулся ко мне? Потому что ты бросила его одного. Ты не должна была уезжать тогда с Клер. Но тебе ведь надо таскаться по всему миру, ты без этого жить не можешь. Думаю, и с другими мужчинами ты вела себя так же, потому что слово «верность» тебе незнакомо. И для Ахима это не секрет.
Она произносила эту речь, едва не вплотную приблизившись ко мне, так, что я могла рассмотреть ее искаженную злобой рожу во всех подробностях: крупные поры, склеившиеся ресницы, жирный грим, избыток румян, размазавшаяся помада. Какая же она все-таки уродина.
— Ты, как всегда, права, — не сдержавшись, взвизгнула я. — Я тогда классно оттянулась. Особенно под конец, в амстердамской больнице. Когда из меня выскребали ребенка Ахима! Навеселилась на всю жизнь! Но ничего, я же сама во всем виновата, не правда ли?
Ее аж передернуло. Но она собралась с силами и ответила:
— Правда. Именно ты. И я здесь ни при чем.
— Ну конечно, — сказала я. — И никто ни при чем. Просто жизнь такая. Моя, во всяком случае. Благодаря твоей верной дружбе.
На какой-то миг настала тишина. Ее криво накрашенные глаза вдруг напомнили мне Шалуна фрау Йессен — ту самую придурочную таксу, я как раз проходила мимо ее дома, когда шавку хватил третий, и последний, апоплексический удар.
Улицу огласил взрыв хохота, наверное из «Эрмитажа». Нора вздрогнула, резко повернулась и убежала прочь. С нее достаточно.
Нора
Надеюсь правильно иду точно не знаю должна искать сама эта церковь вроде знакомая Ахим хотел именно меня и как это я ничего не замечала так долго не замечала интересно Папашка когда-нибудь Мамуле Додо посадили в гинекологическое кресло заставили раздвинуть ноги звон стерильных инструментов клубок кровавой слизи бросили в чашку или тогда в Голландии по-другому слава богу мне никогда а могло с Лотаром почему Клер никогда ни намеком деньги и контора конечно и его более чем скромное происхождение действительно ужасно пациенты больничной кассы Хонекера а врачи в клинике кто бы еще обеспечил его матери такой хороший уход через день а под конец ежедневно как на работу хорошая невестка а ко мне кто придет тем более в такую даль дети а что дети если только из чувства долга лучше не надо вот если от души да и в памяти остаться живой и веселой и сколько это продлится еще вопрос почему Фиона откуда такое имя похожа на него или на нее бедный ребенок ни в чем не виноват вот значит почему никогда ни одной фотографии выходит всего на пару лет моложе Мириам сводная сестра дурацкое слово что скажут дети Мириам всегда хотела чтобы у нас еще но никак не получалось я бы с радостью а может у Ахима еще где-то на стороне теоретически возможно конечно до стерилизации вот же он отель всегда отлично умела ориентироваться немедленно собрать вещи еще успею на поезд вот только куда
Клер
Меня охватило непреодолимое желание двигаться, пройтись по городу, всеми органами чувств ощутить прохладу воздуха, брусчатку мостовой, ночные шорохи и запахи — простые вещи, существующие помимо нашего участия и не имеющие ничего общего с людьми и их ненавистью, жадностью, мелочностью и страхом. Мне необходимо побыть одной, я ни с кем не хочу сейчас разговаривать, тем более обсуждать тот фарс, что разыгрался сегодня вечером. Я в нем не играла ни одной, даже самой маленькой роли. Прежде всего надо как-то отвязаться от Додо, которая сейчас проклинает этот холодный город, а заодно и весь мир. Думаю, она испытывает муки совести, — не может же она вот так небрежно зашвырнуть Нору в адскую бездну и продолжать жить как ни в чем не бывало. Но здесь уж я бессильна.
Наконец на горизонте появилась стоянка такси. Очень хорошо, сейчас посажу ее в машину. Надеюсь, она не увяжется за мной. Но она внезапно остановилась.
— Скажи-ка, Клер, — она закурила сигарету, — а что ты такое говорила? Что вроде ты кого-то там погубила?
Сразу двоих, если уж на то пошло. Первым был Старик. Нет, если я вымолвлю хоть слово, мне от нее не избавиться. Придется начать издалека, рассказать, как это произошло в первый раз, в каком ужасе я была и несколько лет вынуждена была терпеть Старика, не зная, кому открыться, к кому обратиться за помощью и поддержкой. И как через четыре кошмарных года, незадолго до моего пятнадцатого дня рождения, я придумала способ отомстить ему. Когда он в очередной раз набросился на меня, я записала эту сцену на видео, а потом стала шантажировать его кассетой — только много позже я узнала, что суд не принял бы ее в качестве доказательства. Но это и не требовалось, главное, что он воспринял угрозу серьезно, — аж трясся весь от страха — и оставил меня в покое. Наконец-то я получила над ним власть и только благодаря этому выдержала последние годы с ним и Сюзанной. А что мне оставалось делать? Смириться и притвориться, что ничего не случилось?
Я вовсе не стремилась взорвать их жизнь — меня погребло бы под осколками. Я хотела одного — бежать от них, и чем быстрей, тем лучше. Вычеркнуть их из своего существования, забыть, что они есть на свете. Мне не терпелось окончить школу и получить наконец вескую причину покинуть этот дом и уехать учиться в другой город. По идее его бы это должно было устроить — исчезла бы не дающая покоя заноза. Но, несмотря ни на что, он не захотел меня отпустить.
Вначале уговаривал поступить в университет в Гамбурге и продолжать жить у них, но я выбрала Мюнхен, потому что он был далеко. Потом пригрозил, что лишит меня ежемесячного пособия, но это меня не испугало. Тогда он сдался, но поставил условие, что в 77-м я приеду еще раз, на Рождество. Первым моим побуждением было отказаться; я уже не нуждалась в его деньгах и вполне могла заработать себе на учебу, но он подговорил Сюзанну, и та начала названивать мне в Мюнхен и умоляла приехать. Ладно, согласилась я.
Я выбралась на три дня. Поселилась у матери Додо, чтобы не ночевать под одной крышей со Стариком. Это их разозлило. Посыпались упреки: я и неблагодарная, и бесчувственная, они столько сделали для меня, а я… Два дня я терпела. А потом сорвалась. На другой день после Рождества, за традиционным рагу из оленины, сдобренным двумя бутылками красного вина, я взяла и выложила им все. Одним махом прервав поток жалоб на мое несправедливое отношение, как они это называли. Все, все я выплюнула им в лицо, а потом встала и покинула их дом. Оленина у меня в тарелке еще не остыла. Я пошла к матери Додо, собрала вещи и первым же поездом уехала в Гамбург, а оттуда в Мюнхен. Добиралась в переполненном вагоне, стоя, — сидячих мест не было.
