— Ну… вот… кириешки. Хочешь?
— Нет, грызи себе на здоровье. Как ты думаешь, кириешки — еда?
Зойка на секунду зависла, обдумывая мой философский вопрос.
— Еда, — ответила она неуверенно. — То есть не совсем еда, конечно.
— А в таком случае, зачем грызешь?
— Так, балуюсь. А что — вкус приятный.
Ага! Я назидательно подняла палец:
— Вот видишь, балуешься, развлекаешься. Одним словом, получаешь удовольствие. И тебе приятно. А теперь представь, что незатейливая литература, которую ты хаешь, — тоже кириешки, только не для желудка, а для ума. Когда не хочется есть тяжелую пищу, пусть даже и полезную, а хочется чего-то легкого, необременительного. И тут главное — насколько хорошо продукт приготовлен. Ведь и сухари бывают подгорелые, прогорклые — в рот не возьмешь. Так и развлекательное чтиво. Его тоже надо «готовить» умеючи. А этот детективчик как раз ничего, — кивнула я на растрепанный томик. — Всего в меру. И мысли интересные встречаются, и читается легко.
— Но не Пушкин! Ох, не Пушкин! — саркастически скривила губы Зойка.
И тут мне захотелось пошалить. «Развести» подругу на крутую провокацию.
— Кстати о Пушкине, — сказала я небрежно, покачиваясь в гамаке. — Александр Сергеевич — наше все, это понятно. А давайте, господа хорошие, посмотрим на его личность под другим углом. Начнем с образования. В лицее своем прославленном юный Саша учился плохо, прямо скажем, кое-как. Образование получил однобокое. И характерец имел еще тот. Картежник, дуэлянт, скандалист и бабник, — загибала я пальцы. — Служить, то есть работать на благо отечества, вообще не хотел. Над начальством издевался. Что это за отчет о командировке: «Саранча летела, летела, села, все съела…» А ведь это доклад государственного чиновника. Да в наше время за такие шутки… А ему все с рук сходило. Графа Воронцова, например, зачем в вечности опозорил? «Полу-милорд, полу-купец…» А Воронцов, между прочим, свое крымское имение под госпиталь для раненых солдат отдал. И того же Александра Сергеевича привечал, и за своей женой позволял волочиться. Хотя, по правде, за одно это следовало прославленному поэту задницу надрать. Теперь о женах. Вот Пушкин на Гончаровой женился. Дерево-то не по плечу срубил. И в прямом, и в переносном смысле. И тащил эту прекрасную махину по жизни, надрываясь и умирая от ревности.
Зойка вскочила с места.
— Он поэт! — крикнула она возмущенно. Клюнула на провокацию. Мне было смешно смотреть, как она всерьез сердится, но я решила еще порезвиться.
— Кстати о поэзии. Берем любое стихотворение, и что же мы видим! Скажи, пожалуйста, что это за рифмы: «чудесный — прелестный, проснись — явись, лежит — блестит, чернеет — зеленеет, родной — чужой»? Как такие рифмы трактуются в отечественном литературоведении? Правильно — глагольные, дешевые, примитивные и прочая, и прочая… Одни «розы — морозы» чего стоят! А «кровь — любовь»! Да это же просто хрестоматийный образчик пошлости.
Подруга хватала ртом воздух, словно выброшенный на берег окунь.
— Вот видишь, — сказала я укоризненно, — и сказать нечего в оправдание.
— Ты… ты… — наша местная Марина Цветаева задыхалась от негодования. В смысле «Мой Пушкин». И в смысле никому не позволю.
Тут уж я расхохоталась и сказала примирительно:
— Ладно, пошутила. Вот так все можно «раздраконить», даже идеал. Успокойся, я не злобная, тупая критикесса. Пушкин — это Пушкин. Пишет как дышит. И другим дышать дает, вот что главное. А рифмы… Рифмы не имеют ровным счетом никакого значения.
Зойка глубоко вздохнула:
— Слава богу! А то я уж думала, что ты на почве своих расследований того… — и она выразительно повертела пальцем у виска. Потом плюхнулась на крыльцо и опять схватила детектив. Вот-вот, ругает, а сама оторваться не может.
— Девочки, вы дома?
Я подняла голову. У калитки топталась Люся Ерохина. В одной руке она держала увесистый сверток, а за другую руку цеплялась маленькая Катюшка. Люся улыбалась и выглядела счастливой. Голубые глаза сияли, и даже преждевременные морщины словно разгладились.
— Дома! — закричали мы с Зойкой. — Заходите.
— Я ненадолго, — засмущалась Люся, — гостинец небольшой принесла.
Она деликатно проскользнула через приоткрытую калитку во двор, следом за ней хвостиком втянулась и Катюшка.
— Тут масла немного. Свежее, сегодня сбивала. Сливки, творог… — перечисляла тем временем женщина, пристраивая пакет на скамью.
— Люся, ты что! Какие гостинцы! — вытаращила глаза Зойка. — У нас деньги есть, мы заплатим.
— Нет! Это подарок! — Наша гостья энергично замотала головой. — Денег не возьму, не обижайте. — Она даже спрятала руки за спину, и глаза наполнились слезами.
Зойка вопросительно перевела взгляд на меня, дескать, Сима, ты что-нибудь понимаешь? За какие особые заслуги нам эти дары волхвов?
И тут Люся проявила досадную неосторожность.
— Сима, мы вам так благодарны! — с чувством сказала она.
Моя подруга аж подпрыгнула на месте. Но я уже успела сделать гостье предостерегающий жест. Люся смутилась, подхватила Катюшку на руки.
— Ладно, нам пора. Папка заждался, да, доча? — Жена Коли Ерохина сыпала словами, пытаясь за скороговоркой спрятать свое замешательство. — До свиданьица. Приходите завтра за молоком.
И уже выйдя на улицу, не удержалась и похвастала:
— Николая моего на работу приняли. Будет теперь пастухом вместо сына. А то пацан весь избился за коровами бегать. Устал, да и к школе готовиться надо.
И две фигурки, большая и маленькая, так похожие друг на друга, торопливо попылили в конец улицы.
Зойка моментально обернулась ко мне:
— И как ты это объяснишь? — она кивнула в сторону свертка.
Я отступила в густую тень черемухи:
— Сама ничего не понимаю! Помнишь, в прошлый приезд я к Люсе в гости ходила. Поговорила, утешила, как могла. А доброе слово долго помнится. Вот она теперь от радости, что муж вернулся, и благодарит.
— Ой ли! — прищурилась подруга. — Тогда Люся всю свою молочную продукцию должна подчистую по деревне растащить. Ей многие добрые слова говорили.
— Может, еще и растащит. Да брось ты, Зоя, голову ломать. Неси лучше продукты в холодильник, пока не скисли. И будем ставить самовар. Лично у меня просто слюнки текут, масло-то у Ерохиных отменное. Поужинаем, заодно и патефон заведем. Вечер уже.
От реки и в самом деле тянуло заметной прохладой. Тень от забора стала длинной и плотной. Сильней запели комары свою занудную мелодию. А что сделаешь! Лето перевалило макушку и теперь катилось к осени, набирая скорость с каждым днем. Из трубы старого самовара поплыл горьковатый дым.
— Чего сидишь? — скомандовала подруга. — Накрывай на стол и музыку заводи. Гулять так гулять.
