Ознакомительная версия. Доступно 15 страниц из 72
Живые мифы
Те мифы, что служили сообществам древних, связывали их с многообразными порядками таинственной вселенной, не были творением сознательного ума, не были и «учреждены», скажем, советом старейшин. Они вырастали из первичного контакта, будь то племенной опыт или сокровенность личного благоговения. Эти контакты могли вызывать восторг, или ужас, или удивление, но всегда неким образом сближали человека или его племя с этой загадкой. И образ – божество, событие в физическом мире или вихрь эмоций, – выраставший из такого контакта, становился связующим звеном с загадкой. Конечно же, с течением времени Эго все больше склоняется к тому, чтобы сосредоточиться на внешнем облике, а не на энергии, вдохнувшей в образ жизнь. Как только образ становится артефактом Эго, значительно возрастает вероятность того, что изначальная энергия, прежде наполнявшая образ, уже покинула его и переместилась в какое-то другое место, на что обращает внимание и Юнг, говоря о богах Олимпа. Боги не умирают, говорил он, но энергия оставляет их внешнюю форму; однако привязанность к образу, старой догме или верованию приводит к тому, что прежнее переживание, связанное с аффектом, утрачивает для нас свою силу. Человека, мечтающего об удачной покупке или о повышении по службе для того, чтобы почувствовать себя более счастливым, чем он есть в настоящий момент, со всей неизбежностью ждет неудовлетворенность. Привлекательность какой-либо вещи или роли, представляющая собой бессознательный аспект его собственной проигнорированной программы (о чем сам человек, конечно, не подозревает), будучи израсходована, автономно возвращается в бессознательное, где ожидает новой цели, на которую можно будет спроецировать себя.
Склонность Эго цепляться за образ, и держать его в плену своей программы безопасности, приводит к древнейшему из религиозных грехов – к греху идолопоклонства. Живая загадка закостеневает и становится более умозаключением, предметом веры, чем переживанием, и утрачивает животворящую пульсацию тайны. И тогда человек остается лишь с артефактами веры (которые нужно без конца укреплять, подобно тому, как это бывает на «духовных пробуждениях» или всевозможных религиозных радениях), но без живого переживания. Мы поклоняемся чужим богам, но они все равно остаются глухи к нашим мольбам. Мы переносим потребность в живом опыте запредельного на людей, объекты и причины, и удивляемся, почему постоянно в них разочаровываемся. Подлинная встреча с загадкой мироздания не поддается ни определению, ни описанию, ни передаче другим людям. Как пояснял Юнг в своем письме:
Бог: внутреннее переживание, не подлежит обсуждению как таковое, но производит глубокое впечатление. Психический опыт имеет два источника: внешний мир и бессознательное. Все непосредственные переживания – психические. Есть психически передаваемые переживания (внешний мир) и внутренние (духовные) переживания. Одно столь же обосновано, как и другое. Бог не есть истина статичная, ибо будет столь же глупо доказывать существование Бога, как и отвергать Его… люди говорят о вере, когда они утратили знание. Вера и неверие в Бога не более чем суррогаты. Наивный дикарь не верит – он знает, потому что внутреннее переживание столь же правомочно и значимо для него, как и внешнее. Он все еще обходится без теологии и не дает себя завести в ловушку умозрительных концепций[41].
Коллективные фантазии современного мира заключаются в том, что старые мифы можно воскресить волевым усилием или что волевым усилием можно породить новые мифы. И, хотя утрата старых племенных мифов оказалась достаточно болезненной, мы не смогли создать новые, хотя, конечно же, многие пытались это сделать. Время от времени нам предлагаются всевозможные утопические картины, ни одна из которых не выдержала проверки жизненной реальностью, поскольку все они отталкиваются от «добрых намерений», вызванных к жизни Эго, а не энергиями, которые произвели на свет богов.
Образы, что в настоящее время апеллируют к нашему племени – консюмеризм, например, – предают ту глубину, которая заложена в каждом из нас. Марксизм представлял собой рациональную, благонамеренную, гуманитарную попытку исправить плачевное неравенство экономической системы, однако он был обречен на неудачу, недооценив иррациональные факторы в человеке, вспышки эгоистичного корыстолюбия и еще потому, что проигнорировал потребность человека в трансцендентном, переведя систему ценностей в материальную плоскость. Одним словом, стремясь покончить с предрассудками, марксизм сам наплодил суррогатных предрассудков, догм, идеологически обусловленных лозунгов и призывов к самоотверженному служению. А для того чтобы навязать людям свое безразличие к вопросам души, ему ничего не оставалось делать, как прибегнуть к тоталитарным репрессиям. Но и в отношении современного консюмеризма можно сказать, что это надуманная, зацикленная на себе система, которая держится главным образом за счет фантазий потребительского спроса, созданных искусственным путем. Консюмеризм может доставить немало удобств телу, но редко чем может потешить душу, и в итоге, как это известно каждому, лишь отвлекает и разочаровывает.
Все это можно также сформулировать и по-другому: когда боги не переживаются внутренне, они будут спроецированы наружу. Энергия, которую мы проецируем на предметы внешнего мира: объекты, причины, идеологии, отношения, – обладает определенной автономией, поскольку мы немедленно начинаем наделять их некоей духовной нагрузкой. Юнг предостерегал: «Наше сознание лишь воображает, что утратило богов; в действительности они все еще здесь, и необходимо лишь определенное общее условие для того, чтобы вызвать их обратно во всей полноте сил»[42].
Достаточно вспомнить хотя бы ужасающую силу, которой наделена ментальность толпы, скажем, тот накал страстей, что царит на политическом митинге или рок-концерте, чтобы увидеть, с какой легкостью эта энергия проецируется на внешние фигуры или образы. Всякий раз, когда уровень сознательного внимания понижается, как это бывает во времена личного или культурного кризиса, склонность Эго проецировать все то, что осталось нерешенным во внутренней жизни, лишь усиливает для него притягательность всего внешнего. Есть такой старинный термин для силы, которой такие фигуры или образы могут обладать, – «одержимость». Мы становимся одержимыми каждый раз, когда сталкиваемся почти со сверхъестественным характером энергии психе внутри нас или во внешнем мире. Мишурный блеск тоже может спровоцировать одержимость, будь то политические или коммерческие слоганы, приторность телепроповедников или псевдодуховные ценности «нью-эйджа». Все дело в том, что они обращаются к чему-то глубинному в нас, но при этом не зовут к личному соучастию с этим глубинным, не требуют платить цену сознания и личной ответственности за то, чтобы сделать его по-настоящему своим.
Чтобы освободиться от одержимости, мы просто вынуждены начать читать мир психологически. Это значит, что нужно сделать следующий шаг, выйти из сферы притягательности или психической зависимости и спросить себя: «Что внутри меня отзывается на все это? Из какого места в моей истории все это происходит? Могу ли я различить повторения за внешней поверхностью? Какая скрытая идея или комплекс создают этот паттерн? Не кроется ли здесь обещание легких решений, „мановения волшебной палочки“, соблазна окончательных решений, в то время как нам всем известно, что жизнь всегда будет оставаться несовершенной и болезненной?» И все тот же вечный вопрос: «Приведет ли меня этот путь, это решение, эти отношения к росту или отбросят назад?» Если мы проработаем как следует эти вопросы, то обязательно найдем и ответы на них. Не отворачиваясь от вопросов, а взявшись за их решение, мы обнаружим, что живем более ответственно и эта жизнь приносит больше удовлетворения, какой бы сложный выбор перед нами ни стоял. И все же один мучительный вопрос продолжает терзать нас: «В самом ли деле мы хотим сознательности или для нас лучше наслаждаться одержимостью?»
Ознакомительная версия. Доступно 15 страниц из 72
