Я сверлю глазами сестру Рэтчед. Черт, будь я на третьем уровне, она бы у меня мигом раскололась.
— Знаете, у меня в водительских правах генеалогическое древо как-то не помещается.
— Не хамите, мисс, а то не стану вам помогать.
Я начинаю препираться, соображаю, что это не в моих интересах, и предъявляю паспорт.
Сестра Рэтчед даже не смотрит.
— Подождите еще минут сорок. Потом можете пройти к вашей сестре. Сейчас у нее врач.
— Скажите, она потеряла ребенка?
Я стараюсь выражать сожаление, но для этого не следовало употреблять слово «потеряла». Я едва не кричу: «Пожалуйста, пожалуйста, скажите, что потеряла! Тогда геморроя будет намного меньше!» Вот так, думаю я, и закончится карьера Ви — Вербовщицы клиентов. Пусть теперь Шелби старается. Если ребенок Люси уничтожен, Земля может спокойно продолжать вертеться, а я наконец умою руки и отправлю мамулю обратно во Флориду. Если не принимать во внимание душевную драму Мегс и собственное неминуемое сошествие во ад, сценарий весьма неплох.
— Я не уполномочена давать такую информацию, — говорит Рэтчед-сан. — Сами спросите свою сестру.
— Говорите, минут через сорок?
— Да, минут через сорок. Может, через час.
— Спасибо.
— Пожалуйста.
Я торчу в приемном покое еще два часа. По телевизору идет «Судный день». Ненавижу это шоу. Попытки переключиться на что-нибудь другое не имеют успеха. Видимо, врачи специально, для промывки мозгов родственникам, настраивают телевизоры на судебные процессы.
Наконец Рэтчед-сан сообщает, что я могу увидеть сестру.
— Не прошло и полгода, — бурчу я.
Кошачьи очки Рэтчед-сан сползают с носа, что можно расценить как китайский эквивалент фразы «А не пошли бы вы…». Впрочем, у меня нет ни малейшего желания толкать эту узкоглазую на тропу Хошимина. Напротив, я должна успокоиться сама, чтобы успокоить Меган.
На больничной кровати Меган кажется совсем девочкой. Лицо практически слилось с наволочкой. Меган сидя смотрит Си-эн-эн. У меня сжимается сердце. Я-то думала, выкидыш — это ерунда. Я ошибалась.
— О, да у тебя тут нормальные каналы ловятся!
Я усаживаюсь на белый пластиковый стул. Не бог весть какие удобства, но хоть на соседней кровати никто не торчит. В любом случае лучше, чем приемный покой.
— И палата отдельная. Ты неплохо устроилась.
— Еще бы. Просто отель «Риц».
Меган демонстрирует чувство юмора. Уже хорошо. Умница.
— Как ты себя чувствуешь?
Меган внимательно смотрит рекламу, просто ловит каждое слово. Что бы это значило? Наконец она выдавливает:
— Нормально.
— А что с ребенком?
Тут Меган жмет на пульт, экран гаснет, и прогноз погоды остается под вопросом.
— Тебя-то почему это интересует?
— Мне так жаль, Меган. Ты очень славная. За что тебе такие страдания? У тебя выкидыш? Я правильно поняла?
Меган откидывает голову, глаза наполняются слезами.
— Что-то у тебя голос слишком довольный.
Ну да, у меня довольный голос, но ведь и причина есть. Этот ребенок наделал бы дел. Меган сама бы не обрадовалась, не говоря уже об остальных, пока одушевленных субъектах. (Информацию об Апокалипсисе я почерпнула из четырех «Оменов». И лучше обойтись без пятого.)
— Меган, ты еще молодая. У тебя вся жизнь впереди.
Нелегко одновременно сочувствовать и нести жизнеутверждающую чушь.
— Выкидыша не было — это так, просто чтоб ты не обольщалась.
Блин.
— Но…
Меган переходит на шепот, голос ее дрожит. Я тут же забываю о спасении цивилизации. Пусть спасаются как могут, а у меня есть подруга, и ей нужна моя помощь. Впрочем, я уже и так постаралась — представила Меган дьяволу.
— Так в чем дело?
— Врачи ничего не могут понять. Плод отторгается, а почему — неизвестно.
— Меган, ты, главное, думай о хорошем, и все будет в порядке.
Звучит глупо, но все же в данной ситуации лучше, чем сообщение: «Меган, ты носишь ребенка Сатаны, поэтому пусть уже он отторгается».
Волосы у Меган поблескивают. Золотистые блики — самое яркое, что есть в палате.
— Ви, я хочу побыть одна.
Я тщетно ищу слова утешения. Я на втором уровне. Я на раз наколдую цацки от Картье и платье от Армани, но не в состоянии сделать так, чтобы Меган родила нормального ребенка.
— Меган, если я могу хоть чем-то тебе помочь…
— Ни черта ты не можешь помочь. Я бы все отдала, лишь бы сохранить этого ребенка. Когда я обнаружила, что беременна, я подумала: наконец-то жизнь обретет смысл. Наконец-то кто-то будет меня любить просто за то, что я есть. Мне будет с кем гулять в парке и смотреть на голубей…
— Если хочешь, будем смотреть на голубей вместе, — предлагаю я нетипично мягким голосом.
Меган поднимает глаза. В них мировая скорбь.
— Ви, ты сама себя обманываешь. Тебя же интересуют только звезды. Бог знает что у тебя на уме. Я до сих пор не пойму, почему ты со мной заговорила тогда, в салоне красоты. С тобой было приятно пообщаться, но ты и сама знаешь: мы разные люди.
Я молчу, потому что Меган абсолютно права. Но это-то мне и не нравится. Вот интересно, до продажи души хотелось бы мне гулять с Меган по парку? Вряд ли.
— Меган, мы не всегда получаем то, что хотим, — говорю я по одной-единственной причине: мне хочется быть девушкой, которой нравится сидеть в парке на скамейке и болтать с подружкой. Но я — далеко не такая девушка.
Меган смотрит устало.
— Ви, если ты стараешься помочь, имей в виду: у тебя плохо получается.
— Что для тебя сделать?
Действительно, пусть скажет: я ведь не умею собирать черепки разбитых жизней и складывать их в кучку у ног бывшего владельца.
— Помоги мне сохранить ребенка.
Глаза у Меган полубезумные. В них отчаяние готового на все человека.
На минуту этот взгляд меня останавливает. Меган не знает, почему я такая благополучная, не знает, кто на самом деле Люси. Я смотрю в ее несчастные глаза. Я умею по глазам определять, готов человек расстаться с душой или нет. Меган готова.
— Извини, я не умею творить чудеса.
Губы у Меган дрожат, я отвожу взгляд.
— Я просто хочу, чтобы кто-нибудь любил меня такой, какая я есть, и за то, что я есть. Разве я прошу невозможного? У меня куча денег. А толку-то!
Вот теперь я знаю, как ответить.
— Меган, счастье за деньги не купишь.
