— А где Этьен?
Я быстро обернулась:
— Они с Полом пошли к Василису, чтобы доложить ему о состоянии Леды, о том, что вы планируете сделать. Как она сейчас?
Он пожал плечами:
— Она спит. Этьен сделал ей укол. — Его подвижное темное лицо выглядело обеспокоенным. Он был полностью погружен в свои мысли. — Она ведет себя очень нервно, как будто чем-то напугана, хотя не испытывает боли в раненой спине. Сестра приедет сюда завтра и будет ухаживать за ней, пока ее можно будет перевозить.
— Она полетит, как я поняла, в Париж?
— Да. Этьен хочет этого. — Его беспокойный взгляд слегка изменился. — Я тоже хочу этого, очень хочу.
На следующее утро ветер утих. Это было просто чудом. Мы проснулись солнечным, золотым днем. Море было спокойным и синим, его гладкую, как зеркало, поверхность, не волновала почти никакая рябь, небо — безоблачное и сверкающее своим обычным несказанным светом. Только поломанные деревья и сорванные стебли и цветы, мусор на лужайках напоминали о минувшем шторме.
Сиделка должна была прибыть в полдень. Этьен собирался улететь обратным рейсом. Я не удивилась, узнав, что Рауль остается.
— Будет лучше для всех, если я останусь здесь, и Василис разрешил мне это, — объяснил он. — Я буду наблюдать за Ледой и, когда попытаемся перевезти ее в Афины, буду ее сопровождать. А также на пути в Париж.
Я не видела Леды несколько дней. Сиделка — худая темноволосая женщина лет тридцати — входила и выходила бесшумно, принося еду в гостиную и все время следя за своей подопечной. Пол улетел вместе с Этьеном в Афины, потому что у него были какие-то дела, требовавшие его присутствия. Василис оставался в заточении в своем кабинете большую часть дня, появляясь только за столом, где он выдерживал официальную отстраненную манеру в отношении всех, даже Рауля. Или, может быть, это Рауль был с нами необычно сдержан?
Я проводила время на пляже с Ники, стараясь воспользоваться солнцем как можно больше в последние дни. Мне казалось неудобным начинать сборы, пока не уедет Леда, а с ней Рауль и сиделка. Когда вилла перестанет выглядеть как больница и вернется к своему нормальному ритму жизни, я сообщу Василису о намеченной дате отъезда, а потом как-нибудь соберусь с силами сказать об этом Полу.
С тяжелым сердцем я начала постепенно собирать наши вещи, не желая говорить Ники о предстоящем отъезде, пока не будет назначена точная дата.
Пришло сообщение о том, что Этьен и Элен уже вернулись в Париж; теперь все было готово для приезда туда Леды.
— Завтра мы уедем, — объявил Рауль. — Погода отличная, и Леда окрепла. Она хочет поговорить с тобой, Стейси. Ты придешь к ней сегодня попозже, после обеда?
— Конечно, — сказала я, — как хорошо, что ей лучше!
В спальне было прохладно и царил полумрак, окна были зашторены, чтобы не пропускать ослепительный солнечный свет. У кровати стояли цветы, которые прислали Мария, доктор Сикилианос, Гермиона и другие друзья. Леда, неподвижно лежавшая на спине, протянула ко мне руки в приветствии, когда я подошла ближе к кровати.
— Я очень хотела повидать тебя, Стейси, чтобы поговорить, но Рауль не разрешал. — Она слегка улыбнулась. — Он очень строгий доктор.
Лицо ее порозовело, черты лица стали менее напряженными, но все же она выглядела ужасно слабой.
Я села на стул, на который она мне указала, и сказала:
— Я тоже хотела повидать тебя, но Рауль сказал: никаких посетителей!
Она сделала отрицательное движение, шевельнувшись на подушке.
— Нет, Рауль сказал, что мне не следует волноваться. Он знал, что, если придет дядя Василис, я испугаюсь.
— Испугаешься?
Она повернула ко мне голову. Темные глаза запали глубже, чем обычно, в глазные впадины вокруг них залегли тени. Она посмотрела на меня с непонятным выражением:
— Я уезжаю. Не думаю, что когда-нибудь вернусь на Меленус. До тех пор, пока… — Она замолчала, сглотнув, и затем продолжала: — Я хотела тебя видеть, Стейси, чтобы сказать, что освобождаю тебя от обещания. Я никогда не выйду замуж за Пола.
— Никогда не выйдешь за Пола? — переспросила я. — Но ты ведь его любишь! Ты говорила, что всегда этого хотела, мечтала об этом.
Она кивнула:
— Я продолжаю любить его. Но этого недостаточно. Если я буду… дядя Василис сказал… — Она закрыла глаза, будто не в силах говорить.
Я положила руку на ее тонкую, неподвижно лежащую на простыне кисть:
— Не говори об этом, если это тебя расстраивает.
Несколько минут она лежала молча, с закрытыми глазами. Затем раскрыла их и посмотрела на меня:
— Я хочу, чтобы ты поняла, почему я никогда не смогу вернуться сюда. Он хотел убить меня. Я подошла к ступеням, а он стоял там. Я спросила, где Пол. Когда он указал вниз, на вас обоих, я рассердилась, почувствовала ревность. Я не видела, что с вами был Ники, и подумала, что вы встречались — встречались тайно. Я сказала дяде Василису, что ты обещала оставить Пола и уехать. И тогда… тогда он набросился на меня. Он… он сказал: «Какой женой ты сможешь стать для такого мужчины, как Пол? Ты будешь не чем иным, как обузой! Я никогда не допущу этого. Я сначала убью тебя!» — Голос Леды задрожал, но она продолжала: — Это было ужасно. Он протянул ко мне руку. Мне показалось, что он собирается ударить меня. Я повернулась и соскользнула на ступени. Он не пытался помочь. Он стоял, стоял, глядя, как я падаю.
— Может быть… может быть, ты вообразила это? — сказала я. Мой голос был таким же неуверенным, как голос Леды. По спине пробежал холод, пока я сидела и слушала ее рассказ — настолько неправдоподобно он звучал. Или это мне не хотелось верить?
Она покачала головой:
— Сначала я тоже думала так. У меня были кошмары. Рауль знает. Я не могла спать даже с таблетками, которые он давал мне, и тогда я ему рассказала. Он, как и ты, сказал, что дядя Василис не собирался причинить мне вред. Но тогда я вспомнила, как он смотрел на меня, вспомнила выражение его глаз и поняла, что он меня ненавидит. — Она начала плакать, тихо, молча. Слезы сбегали по ее бледным щекам. — Я знала его всю мою жизнь. Он был моим опекуном, я думала, что он меня любит…
Она была такой жалкой и трогательной в своей слабости и своем горе! Я взяла ее холодную руку в свою, говоря:
— Пожалуйста! О, пожалуйста, Леда, не плачь! Ты снова заболеешь и не сможешь завтра уехать!
Она смахнула слезы и произнесла более спокойно:
— Да, завтра я уеду с Раулем. Он сделал мне предложение — выйти за него. Мы будем жить в Париже. Он сказал, что я полностью поправлюсь после операции, которую мне сделает Этьен. Он надеется, что я смогу иметь ребенка, может быть, с помощью кесарева сечения. Но если я не смогу, ему все равно. Мы возьмем ребенка на воспитание или усыновим.
— Но если ты все еще любишь Пола, означает ли это, что ты поступаешь честно по отношению к Раулю?
