Желание вести прежний одинокий образ жизни было таким сильным, что она почти готова была поддаться ему, и единственное, что не позволило ей это сделать, так это открытие оперного сезона в «Ковент-Гарден». Музыка – вот единственное, что могло затронуть ее душу. Только сопереживая героиням Моцарта, Верди и Пуччини, забывала она о собственных печалях. Стоя в очереди за билетами, она вспомнила свой давний разговор с Синди. Как-то они допоздна засиделись в библиотеке, болтая о том о сем, и, наконец, заговорили о музыке.
– Так ты действительно любишь оперу? – воскликнула Синди с изумлением. – Я всегда считала, что это своего рода светский раут, что-то вроде скачек в Аскоте.
– Возможно, это так и есть для тех, кто сидит в ложе, – ответила Люси. – Но для тех, кто стоит в очереди, чтобы попасть на галерку, все совсем по-другому. Иногда мне приходилось простаивать за билетом по шесть часов.
– Галерка? – Синди вытаращила на нее глаза. – Но это же так далеко от сцены!
– Я не могла позволить себе места поближе! В любом случае мне не нужно видеть, главное – слышать!
Синди рассмеялась:
– В следующий раз ты будешь слушать, сидя в роскошной ложе, укутанная в соболя!
Только когда стихли звуки увертюры и раскрылся занавес, она смогла полностью сосредоточиться на спектакле. Постепенно очарование музыки проникло ей в душу, Люси посетило неприятное чувство, как будто кто-то наблюдает за ней, и она быстро оглянулась на ближайший выход с галереи. В темноте она увидела стоящего у дверей человека, но он был слишком далеко, и она не смогла узнать его. Заметив, что его рассматривают, человек растворился во мраке. Люси снова повернулась к сцене, но происходящее там, казалось, не затрагивало ее сознания. Вместо Дон Жуана она видела Пола, и сердце стучало так громко, что заглушало звуки музыки.
Первое действие закончилось под гром аплодисментов, и вспыхнувший свет заставил Люси снова взглянуть в сторону выхода. Там никого не было. Она вздохнула с облегчением и медленно направилась вслед за толпой на улицу подышать свежим воздухом.
Глупо было так паниковать. Разве Пол стал бы слушать оперу, сидя на галерке! Она сошла с ума, если решила, что видела его. Пора взять себя в руки, а то скоро он начнет мерещиться ей каждый раз, как она соберется выйти в свет.
Внезапно кто-то коснулся ее плеча, Люси окаменела. Так, значит, ей не показалось…
Она медленно подняла глаза и в ярком беспощадном свете ламп увидела перед собой пепельно-бледное лицо Пола Харлоу.
– Наконец-то я нашел тебя, – сказал он. – Давай уйдем отсюда.
– Нет! – Она отшатнулась от него, но он лишь сильнее сжал ее руку. – Пусти меня, Пол. Мне не о чем с тобой говорить.
– Зато мне нужно многое тебе сказать. Ты пойдешь сама или придется тащить тебя?
Желание уступить боролось в ней со злостью на него.
– Ты не у себя в спальне! Я не обязана выполнять твои приказы. Если ты не отпустишь меня, я закричу!
Он медленно разжал пальцы, она поспешно отступила и бросилась бежать. Даже не оглядываясь, Люси знала, что он не спеша идет вниз по лестнице, и, хотя ей ужасно хотелось кинуться вслед за ним, гордость не позволяла ей сделать это.
Все второе отделение Люси была сама не своя. Она не слышала музыки, в голове у нее все громче и громче звучало лишь одно слово – «Пол», так что в конце концов она испугалась, что голова сейчас взорвется.
Когда занавес поднялся перед последним актом, она поняла, что больше ни секунды не вынесет зрелища этой надуманной трагедии, и, бормоча извинения, поднялась и стала пробираться к выходу.
На улице резкий порыв ветра ударил ей в лицо. Вздрогнув от холода, она подняла воротник и ступила на тротуар. В этот момент из тени вышла темная фигура и преградила ей путь.
– Сейчас можешь кричать сколько угодно, никто не услышит, – сказал Пол.
Люси закрыла глаза. И почему она не пошла через другой выход? Но как она могла предположить, что после того, как прогнала его, он будет ждать ее у выхода с галереи, словно побитая собачонка?
Неожиданно она поняла, что, пытаясь убежать от него, ведет себя как ребенок. Она открыла глаза и посмотрела на него:
– Твоя настойчивость очень трогательна, Пол, но мне кажется, что нам больше нечего сказать друг другу.
Ледяной ветер, налетевший из-за угла, дохнул на них обжигающей стужей, ветер, такой же ледяной, как и ее голос. Люси увидела, что он дрожит и прячет руки поглубже в карманы. Впервые она заметила, что он без пальто, в тусклом свете фонаря его лицо исказилось от холода, а глаза лихорадочно блестят.
– Ты, должно быть, промерз до костей! – невольно воскликнула она.
Налетел очередной порыв ветра, и он быстро сказал:
– После того как я наконец нашел тебя, я с радостью простоял бы здесь всю ночь. И все-таки раз уж моя машина ждет за углом, может, мы могли бы продолжить разговор в ней?
Она позволила ему проводить себя к серебристо-серому «роллс-ройсу». Шофер открыл им дверцу, она забралась в машину и устроилась как можно дальше от Пола.
– Поезжайте через парк, – приказал он и задернул шторку, скрывающую стеклянную перегородку. Только после этого он повернулся и посмотрел на нее: – Я понимаю, ты ненавидишь меня, но дай мне хотя бы возможность извиниться.
– Если тебе станет от этого легче… – она пожала плечами, – я принимаю твои извинения. А теперь, ты не мог бы остановить машину, я выйду.
– По-прежнему бежишь? Не ожидал от тебя этого, Люси.
– Я всегда поступаю вопреки ожиданиям, – холодно сказала она. – Я тоже не предполагала, что ты решишь, будто я воровка!
– Не надо! – В его голосе слышалось страдание. – Я знаю, ты обижена, но эти последние месяцы были для меня невыносимы.
– Для тебя! – Она попыталась рассмеяться, но не смогла и просто молча смотрела на него.
Он потер онемевшие пальцы.
– С того вечера, как Барри принес мне фотографии, я прошел через ад. Никто не мог найти тебя: ни полиция, ни три частных сыскных агентства. Человек не может просто так взять и исчезнуть. В какой-то момент я решил, что ты убила себя.
– Как ты догадался искать меня в опере?
– Это идея Синди. Надежда была такой призрачной, что я до сих пор не верю в то, что это сработало. Когда я вглядывался в ряды голов и вдруг заметил твои волосы, сияющие в темноте… – Его голос сорвался, и он отвернулся от нее.
Чувство, предательское и теплое, стало постепенно просачиваться сквозь ледяной барьер, которым она окружила себя, и только сознание того, что он так несправедливо обвинил ее, удерживало ее от того, чтобы упасть в его объятия.
– Как дела у Синди? – спросила она осторожно.
– Поумневшая, хотя и очень несчастная девочка. После того как Барри показал мне фотографии, я помчался прямо к ней. Едва она узнала правду, немедленно собрала чемоданы и вернулась домой. Бедная Синди, – вздохнул он. – Думаю, она простила бы Мюррею кражу, но то, что он сделал с тобой, с той, что спасла ей жизнь, разрушило их отношения. Она вычеркнула его из своей жизни. Когда Синди снова решится кого-то полюбить, это будет человек совсем иного склада.
