— Так вы думаете, Шон молчал, потому что рядом с ним были Кевин и я, оба громогласные и говорливые? — Гарри покачал головой. — Ну да, Эм в общем-то тоже была шумной. Ей тогда исполнилось два года, и я прозвал ее Болтушка — маленький комочек, способный только хмуриться или смеяться. — Гарри почувствовал, как в груди у него защемило. — Ненавижу говорить об этом.
— Ненавидите говорить о своих детях?
— Нет, тут другое: ненавижу говорить о том, как это было раньше. Господи, я просто из кожи вон лез, чтобы они не слишком пострадали из-за развода и мы выглядели достойно, оставались семьей, хотя мы с Соней уже не жили вместе. Нам это давалось чертовски тяжело — мы прошли через ад, и я помню, как за несколько дней до… до происшествия я думал, что худшее осталось позади. Но когда мне позвонили и попросили опознать тело… Слушайте, не могли бы мы поговорить о чем-нибудь другом?
— Должно быть, вам тяжело это далось — ведь Кевин, как я понимаю, был вашим любимцем.
Что это? Элис Плоткин решила стать психоаналитиком?
— У родителей не бывает предпочтений — они любят всех детей одинаково.
Гарри вызывающе громко принялся шуршать картой, но это не могло скрыть его замешательства. Алессандра права, и он знал это: он любил Кевина больше остальных, потому что тот был его первенец, старший, потому что они обладали одинаковым чувством юмора, у них было одинаковое понимание абсурдного, одинаковые вкусы. Они оба пытались привить все это Шону, но Шон всегда отставал на шаг. Пожалуй, он просто был слишком юн и не мог за ними угнаться — вот почему их союз оставался союзом двоих.
Гарри всегда немного трусил, встречаясь с Шоном, который знал, что именно Кевин — любимец отца. Гибель Кевина потрясла Гарри, как не могла бы потрясти ничья другая смерть, и чувство вины, которое он испытывал, было почти непереносимым.
— Каким он был, Кевин? Или у вас нет желания говорить о нем?
Гарри покачал головой. Нет. Он теперь старался даже не упоминать имени Кевина — это было слишком тяжело, слишком больно.
— Может быть, вы расскажете мне о Джейн?
— Пожалуй. — Алессандра невольно вздохнула. — Когда я впервые увидела ее, ей была всего неделя. Ее мать ушла из больницы через несколько часов после родов, да так и не вернулась. В первые два месяца ни у кого не было уверенности в том, что девочка выживет, — она могла умереть в любой день. Но постепенно Джейн начала крепнуть. Я, бывало, брала ее на руки и держала, пока она высасывала свою бутылочку. У нее были темные волосики, карие глазки, а улыбка была такая, что становилось тепло на душе. Я хочу сказать, достаточно ей было взглянуть на меня, и я чувствовала себя на седьмом небе. — Алессандра помолчала. — Я бы отдала все на свете, только бы мне позволили взять ее.
Она снова посмотрела на Гарри. «Видите? — говорил ее взгляд. — Я могу говорить о Джейн».
— Сочувствую вам. Но Джейн по крайней мере жива.
Гарри тотчас же пожалел о своих словах.
— Простите, — тут же извинился он. — Я не хотел…
— Кевин, наверное, был вашей уменьшенной копией, — сказала Алессандра, давая ему шанс загладить свою бестактность.
Гарри вздохнул.
— Увы, — ответил он. — На самом деле он не был похож на меня. Волосы у него выглядели как у вас сейчас. От меня и Сони он взял, пожалуй, все худшее: мой нос, ее подбородок. Такая получилась смесь Но Кевин всегда улыбался, и тогда его лицо преображалось, становилось красивым. Он принадлежал к тем людям, которые всегда считают, что бутылка наполовину полная, а не наполовину пустая. Понимаете, что я имею в виду? Он был оптимистом — Теперь, когда Гарри позволил себе заговорить, казалось, он уже не остановится. — К тому же Кевин имел особый дар — он был замечательным спортсменом. Ему едва исполнилось четырнадцать, а я уже мечтал о его грандиозных успехах. Не думаю, что принадлежу к категории психов, которые с пеной у рта орут, выкликая новых добровольцев из молодого поколения, но в мечтах я видел его играющим за команду «Метрополитен полис». — Гарри рассмеялся. — Он уже начал вытягиваться, стал неуклюжим, угловатым, не знал, куда девать руки и ноги, — как раз тот возраст, когда мальчик из ребенка превращается в подростка. Даже лицо у него изменилось и больше не выглядело мальчишеским. Я даже мог представить, какой мужчина из него получится и… — Голос Гарри дрогнул. — Господи! До сих пор не верю, что он умер!
Алессандра не прерывала окутавшей их тишины. Она позволила своему спутнику отдаться скорби, а потом справиться с ней и заговорила уже, когда почувствовала, что он в состоянии ее слушать.
— Мне кажется, что Кевин не одобрил бы вашей болезненной жажды мести. Его бы огорчило то, что вы всю свою жизнь посвятили одной этой цели.
Гарри уставился на нее с таким изумлением, будто она сообщила ему о своей принадлежности к служителям культа сатаны.
— Не смотрите на меня так, — попросила его Алессандра. — Лучше сознайтесь: вы ведь никогда не переставали лелеять эту мысль. Или я не права?
— Простите, — взвился Гарри, — я, кажется, не просил вас высказывать свое мнение?
— Значит, — невинно спросила Алессандра, — вы предпочитаете отдать Шона и Эмили своей сводной сестре?
— Откуда вы, черт возьми… Это Джордж рассказал вам? Проклятие, я его убью!
— Они, и только они, нуждаются в вас, Гарри. Знаю, что вы не хотите об этом слышать, но Кевин в вас больше не нуждается.
Гарри отвернулся и уставился в окно — точно так же смотрела она всего несколько часов назад.
Пара минут прошла в угрюмом молчании, потом Алессандра включила радио. Должно быть, она взяла на себя слишком много.
Джордж повернул выключатель. Когда зажегся свет, он протянул руку за сигаретами и книгой, лежавшими на прикроватном столике. Хотя он старался не потревожить Ким, но она зашевелилась.
— Что мне для тебя сделать, малыш? — проворковала Ким, бессмысленно таращась на него. — Тебя снова беспокоит нога?
О «снова» не могло быть и речи — нога у него болела все время. Ничего удивительного в этом не было, ведь кто-то специально позаботился о том, чтобы проделать в ней дырку. Джордж просто не ожидал, что боль будет такой сильной и так долго не стихнет. Нога болела даже теперь, после того как его выписали из больницы, и тут Ким ничем не могла ему помочь.
— Пока еще не время принимать таблетку, — сказал Джордж. Закурив сигарету, он глубоко затянулся.
— Почему бы тебе не уснуть снова, а я пока немного почитаю. — Ким приподнялась на локте, и одеяло сползло с нее, обнажив совершенной формы полные груди. — Если хочешь, я могу сварганить для тебя нечто более сильнодействующее, чем дерьмовое снадобье, прописанное тебе доктором.
— Эй, ты забыла, что говоришь с федеральным агентом? Считай, что я этого не слышал. — Джордж потянулся за пепельницей. — И вообще, мне не нужны наркотики, особенно те, что распространяются нелегально.
