— Привет, — говорит пьяница.
— Здравствуйте.
— Ты заставил меня ждать, — говорит пьяница.
Валлас оборачивается. И здесь тоже нет уединенного столика, где можно было бы спокойно посидеть.
Ему не хочется подниматься в свою комнату, которая помнится ему унылой и где, должно быть, очень холодно. Он подходит к бару, где за стойкой сидят уже трое.
— Ну что, — кричит у него за спиной пьяница, — не присядешь, что ли?
Трое мужчин сразу поворачиваются к нему и без всякого стеснения его рассматривают. На одном из них грязный комбинезон механика, двое других одеты в толстые шерстяные матроски темно-синего цвета с большими отложными воротниками. Валлас думает, что его буржуазная одежда выдает в нем полицейского. Фабиус начал бы с того, что переоделся матросом.
…Входит Фабиус. Он в синей матроске и идет вразвалочку — якобы отголоски качки.
— Что за улов сегодня, — бросает он всей честной компании. — Можно подумать, что всех селедок уже рассовали по банкам…
Все трое смотрят на него с удивлением и подозрением. Двое других посетителей, которые стояли возле печки, прерывают свой разговор, — хотя тот и жарок, — чтобы тоже на него посмотреть. Патрон проводит тряпкой по стойке.
— Ну что, идешь? — повторяет в наступившей тишине пьяница. — Я тебе загадку загадаю.
Два моряка, механик и те двое возле печки снова погружаются в течение своего времени.
— Сделайте, пожалуйста, для меня грог, — говорит Валлас патрону.
И идет за первый столик, так чтобы ему не было видно пьяницы.
— Все такой же вежливый, — констатирует последний.
— Я вполне могу, — говорит кто-то, — идти по отношению к каналу по косой и все равно двигаться по прямой. Вот так!
Патрон снова наливает трем сидящим у стойки мужчинам. Двое других опять ушли в свой спор; их разделяет значение слова косая. Оба пытаются доказать свою правоту, крича что есть силы.
— Ты дашь мне сказать?
— Да только и говоришь!
— Ты не понимаешь, говорю тебе: я могу идти прямо, двигаясь при этом по косой линии — по косой в отношении канала.
Другой задумывается и невозмутимо замечает:
— Ты свалишься в канал.
— Так ты отказываешься отвечать?
— Послушай, Антуан, ты можешь говорить все что угодно, но я никак не могу взять в толк: если ты идешь по косой, ты не можешь идти прямо! Пусть даже по отношению к каналу или к чему угодно.
Малый в серой куртке и шапочке фармацевта считает, что приведенный им аргумент не может вызвать никаких возражений. Его противник презрительно пожимает плечами.
— Большего дурака я в жизни не встречал.
Он поворачивается к морякам; но те говорят между собой, восклицая на местном наречии и громко смеясь. Антуан подходит к столу, за которым Валлас пьет свой грог; он призывает его в свидетели:
— Вы слышали, мсье? Вот человек, который считается образованным и который не допускает, что одна линия может быть одновременно и косой, и прямой.
— А-а.
— Вы это допускаете, мсье?
— Нет, нет, — поспешно отвечает Валлас.
— Как так нет? Косая линия — это линия…
— Да, да, конечно. Я сказал: я не допускаю, что этого не допускают.
— Ах вот что… хорошо.
Кажется, что Антуан не совсем удовлетворен такой позицией, которую считает слишком замысловатой. Тем не менее он бросает своему товарищу:
— Вот видишь, гербарист!
— Ничего я не вижу, — спокойно отвечает гербарист.
— Этот мсье согласен со мной.
— Он этого не сказал.
Антуан все больше и больше нервничает.
— Да объясните же ему, что значит «косая», — кричит он Валласу.
— «Косая», — повторяет уклончиво Валлас… — Это много что значит.
— Я тоже так считаю, — одобряет гербарист.
— Да в конце концов, — кричит Антуан, теряя всякое терпение, — линия, которая является косой по отношению к другой линии — это ведь значит что-то!
Валлас пытается сформулировать точный ответ:
— Это значит, — говорит он, — что они образуют угол — угол, отличный от нуля и от девяноста градусов.
Гербарист ликует.
— Я это и говорил, — заключает он. — Если есть угол, значит, это не прямая.
— Большего дурака я в жизни не встречал, — говорит Антуан.
— Так вот, я же, я знаю кое-что получше… Ты позволишь…
Пьяница поднялся из-за своего стола и хочет вмешаться в разговор. Так как он не очень хорошо держится на ногах, он сразу же усаживается рядом с Валласом. Говорит он медленно, чтобы не заплетался язык:
— Скажи-ка мне, что это за зверь, который утром убивает отца…
— Только этого кретина не хватало, — восклицает Антуан. — Спорим, что ты даже не знаешь, что такое косая?
— Да ты сам косой, — говорит пьяница нежным голосом. — Загадки загадываю я. У меня как раз есть одна для моего старого приятеля…
Двое противников отходят к бару в поисках новых сторонников. Валлас поворачивается спиной к пьянице, который, несмотря на это, продолжает своим ликующим и старательным голосом:
— Что это за зверь, который утром убивает отца, в полдень спит с матерью, а вечером становится слепым?
За стойкой развернулась настоящая дискуссия, но пятеро мужчин говорят все вместе, и до Валласа доносятся лишь обрывки фраз.
— Так что, — продолжает пьяница — не знаешь? А ведь нетрудно: утром отцеубийца, в полдень слепой… Нет… Слепой утром, в полдень спит с матерью, вечером убивает отца. Ну? Что это за зверь?
К счастью, появляется патрон, чтобы забрать пустые стаканы.
— Я оставляю комнату и на эту ночь, — сообщает ему Валлас.
— И он угощает, — добавляет пьяница.
Но этот намек остается без внимания.
— Ты что, глухой? — бросает пьяница. — Послушай, приятель! В полдень глухой, вечером слепой?
— Отцепись от него, — говорит патрон.
— И хромает утром, — договаривает пьяница с неожиданной серьезностью.
— Я же тебе сказал, отцепись от него.
— Но я же не делаю ничего плохого; я загадываю загадку.
Патрон протирает тряпкой стол.
— Ты нас достал со своими загадками.
Валлас уходит. Из кафе его выгоняет не столько определенное дело, сколько этот балагур со своими загадками.
Он лучше походит, несмотря на холод и ночь, несмотря на свою усталость. Он хочет свести воедино несколько деталей, собранных им то там, то сям на протяжении дня. Проходя мимо садовой калитки, он поднимает глаза на особняк, теперь уже безлюдный. На другой стороне улицы освещено окно мадам Бакс.
