Одинокая и разочарованная, Люси вытряхнула содержимое сумки на кровать. Нашла набор для гадания. «Почему бы еще раз не попробовать?» – подумала она. И, закрыв глаза, зажала маятник между большим и указательным пальцем.
– Ты слышишь меня? – еле слышно обратилась Люси к маятнику.
Маятник начал совершать медленные круги что означало положительный ответ.
– Я могу задавать вопросы сегодня?
Маятник снова качнулся по дуге. Но когда Люси поинтересовалась, нравится ли она Теодору, маятник качнулся по горизонтали, что означало «нет». Чувствуя себя дурой, Люси разложила карту в форме веера с обозначением положительных, отрицательных или неопределенных ответов. На этот раз маятник раскачивался над пентаграммой, и девушка надеялась, что ответ окажется более удовлетворительным, если она будет следовать инструкциям к набору.
«Почистите маятник иссопом, и он будет чистым, – гласила инструкция, – а потом помойте, и он будет белее снега».
Что такое иссоп? Не это ли самое библейское растение использовали в древних еврейских ритуалах? Сейчас было странно вспоминать Библию. Люси чувствовала себя грубой язычницей, подлинной дочерью своей матери. Тем не менее она вымыла маятник, окунув его в стакан воды и протерев салфеткой. Затем решила попытать счастья снова.
– Я путешествую с женщиной по имени Ли Пронски? – спросила она маятник.
Он стал совершать медленные круги.
– Я в Греции?
Маятник снова лениво пошел по кругу.
– Я нравлюсь Теодору?
Он качнулся по горизонтали, и в этот раз его амплитуда оказалась еще длиннее, чем прежде. Люси вздохнула и сложила набор для гадания обратно в футляр.
Что там говорила Желанная о красоте мужчин? Она поднялась со стула и вытащила журнал, открыв его на столь заинтересовавшей ее записи: «Сильные линии их шей, мощных или стройных: утонченность выбритых щек, красивая, чувственная линия между ухом и ключицей…»
Ей пришла в голову мысль, что эти слова Желанной вполне подходили для описания Теодора.
Семью этажами выше Ли Пронски вышла из ванной, чувствуя себя злой и раздраженной. Под черным кимоно на ней было надето свежее белье; три громоздкие прокладки своими липкими крылышками терли нежную кожу ее бедер. Весь день Ли испытывала странное предчувствие, подобно беспомощному морскому созданию, которое бьет о берег прилив первобытного океана. Сегодня она впервые подумала, что путешествие с Люси было ошибкой. Ли уже знала это мрачное настроение – обычно меланхолия предшествовала наступлению месячных. Женщину раздражало, что ей уже столько лет, а ее до сих пор могут одурачить какие-то непокорные гормоны. А какое унижение ей пришлось пережить сегодня утром, это в ее-то возрасте, набивая в туалете трусы туалетной бумагой, больше похожей на кору. Боже мой, как это было невыносимо – постоянно проверять брюки, когда никто не смотрит. Предклимактерический период, предвестник «перемен». Она не была готова – с последних, ужасных месячных пропало только десять дней.
Ли утомило объяснять сегодня свои верования этим двум молодым людям, хотя голос Теодора звучал понимающе. Забавно, как он смотрел на них, считая, что его подымут на смех за любовь к поэзии. Его цитирование Кавафи было своего родя сигналом. Она даже удивилась, что кто-то его возраста еще цитирует этого умершего поэта. Он был любимцем ее поколения, и Ли знала, что термином «последователь Кавафи» греки постарше обозначали гомосексуалистов. Интересно, а Люси вообще поняла, что Теодор – гей? Похоже, девушка этого не заметила, так как при взгляде на него глаза у нее делались большие, просто коровьи.
Люси держалась откровенно враждебно. Китти была бы потрясена, увидев, как дочь смеется над ее взглядами.
Возможно, Ли просто не знала, как обращаться с новым поколением. Если бы Китти пришла в эту таверну с Теодором и Люси, уж она бы нашла, о чем с ними говорить. «О, дорогая моя, – подумала она, – пожалуйста, помоги мне. Я тону».
Отвернувшись от окна, Ли открыла свою сумочку и вынула письмо от Китти, написанное в тот год, когда они только полюбили друг друга. Она часто перечитывала его, когда падала духом, потому что это письмо вызывало в воображении фестиваль Ракии на Крите и их совместное посещение завода минеральной воды в Заросе. Они сидели тогда вместе с мужчинами на деревянных стульях со спинками из древесины рафии, ели печеную картошку и пили ракию. Когда один из них предложил Китти гранат та положила свою ногу на полное колено Ли и прошептала: «Сейчас нет пути назад». Ли знала, что Китти имеет в виду миф о Персефоне, которая была вынуждена провести полгода под землей с Аидом, съев зернышки граната. После того как они пожелали друг другу спокойной ночи, Ли отвела Китти в лес, к ручью, полному форели, и сказала ей, что любит ее.
Теперь она благоговейно развернула конверт.
Моя милая Ли!
Как мне тебя отблагодарить за те чудесные дни на Крите? Мой напор на этих женщин, приехавших с Кристин, чуть не изменил их жизни. Полностью. Но потом они снова вернулись к своей обычной жизни. Однако я не намерена сдаваться. Вчера я заявила декану, что хочу уйти, так как мне нужно больше свободного времени для размышлений. И чуть не добавила: «С Ли». Я ничего не сказала ему о своих планах встретиться с тобой на Крите. Сначала я поговорю об этом с Люси. Надеюсь, она воспримет новости хорошо и будет счастлива, потому что я счастлива. Она всегда была очень понимающим ребенком. С другой стороны, дочка была со мной всю свою жизнь, и это станет для нее огромной переменой.
Я рассказала своим друзьям о тебе, не вдаваясь в подробности о происшествии в пещере Скотеино. Чтобы понять это, нужно там быть, как мне кажется. И как я могу осуждать чувства, которые сама испытывала, когда женщины выкрикивали имена своих предков по женской линии? Правда, которую общество скрывает от нас, заключается в том, что женское тело – это основа, на которой зиждется вся человеческая культура. Все эти наши прапрапраматери, жившие так давно, что нам никогда не найти следы их присутствия на Земле, взращивали искру жизни.
Благодарю тебя, милая моя, за то, что не стала высмеивать меня, когда я доверилась слабому голосу, прошептавшему в пещере, что я должна быть ближе к земле. Я знала, что он говорит мне, как следует провести остаток отведенных мне лет. На меня нашло великое молчание. Что есть обещание вечности по сравнению с даром физического существования?
Милая, даю тебе слово: впредь я буду менее буйной. Будет легко притормозить в твоей компании, потому что ты, подобно критянам, видишь радость в повседневной жизни. Ты помнишь тех крестьянок, которых мы повстречали на пути к старой турецкой бане на той Богом забытой горной дороге? Сначала они походили на уродливых пингвинов, мокнущих в обжигающей воде; грубая краснота кожи их лиц и рук сталкивалась с молочной белизной их обвисших грудей и животов. Но потом, когда я взглянула на них снова, то увидела их тела такими, какими они являются на самом деле – не безупречными или, наоборот, деформированными, а живыми и человеческими. Я хочу, чтобы это видение осталост со мной.
