Мы прошли много каких-то тёмных подворотен, я даже не помню, сколько их было, перешли несколько улиц, прежде чем оказались у него в первый раз.
Он прижался ко мне всем телом и втолкнул в комнату. Затем привычно начал снимать с меня одежду. Вскоре я увидел его голое тело. Он почти ничего не говорил. Он только сказал мне, когда я лежал расслабленно на животе: «Может быть, ты примешь душ?» Воздух совсем не двигался. Я немного раздвинул шторы и смотрел в окно на улицу. Под окном в заброшенном саду неприметно цвели космеи. За спиной послышался его сухой голос: «На что ты смотришь?» Вместо ответа я задёрнул шторы и оглянулся. «Прошлой ночью был сильный ветер», — казалось, он был совершенно равнодушен к словам, которые произносил, и к моей реакции тоже. А я следил за поднимающимся дымом сигареты. От кончиков белых пальцев тонкий дым фиолетового цвета струился и расползался по комнате. Он застывал неподвижно в дальнем углу и затем расходился веером.
— Что поднимается, распустив волосы?
Он тотчас ответил: «Дым». Загадка была разгадана слишком быстро. Наши глаза следили за движением дыма. Отчего же нам вместе так бесконечно печально?
Днём, каждый раз, когда я приходил к нему, были солнечные блики, рассыпанные по полу, как перхоть, стонущее половое томление в плотно задёрнутых шторах, заброшенный сад, космеи, картинка из моего сознания, преломлявшаяся в солнечных лучах, падающих в комнату, и во всём этом мы, похожие на бесконечно потеющих сушёных рыб.
Я опять уговаривал Чхэхи поехать в незнакомый город.
«Лучше я пойду в кино и там просижу весь день», — улыбнулась она, делая вид, что не находит других слов. — «Всё равно ничего не выйдет. Когда мы вернулись, мы валились с ног от усталости. Я всё время думаю, отчего мы такие скучные, что нам приходится придумывать такие игры?»
Я знал, что она не приедет. Но всё-таки опять взял билет на поезд и уехал, и на незнакомой улице потратил целый день на её поиски. Конечно, её нигде не было. Я шлялся, как голодная собака. В отличие от вчерашнего, этот город был больше, и дороги здесь были прямые и заасфальтированные. Я бродил, не останавливаясь, и был совершенно равнодушен к тому, что попадалось мне на глаза. Несмотря на то, что место было совершенно чужим, я не ощущал свободы, и мне было не по себе. Ноги начали болеть. Когда я увидел на противоположной стороне улицы вывеску «Кофейня», то без колебания перешёл дорогу.
Я заказал чашку кофе, вытер мокрой салфеткой руки и стал смотреть в окно. Кофейня находилась на втором этаже, поэтому хорошо просматривались здания, стоящие напротив. Интересно, что там? У дома возле стадиона собралась толпа. Все люди были в зелёной униформе. Я растерялся. Официантка принесла мне кофе, тоже высунула голову в окно и сказала: «Наверное, сегодня день призыва на военную переподготовку». Может быть, она ещё что-то говорила, прежде чем отойти от меня, но я, не отрываясь, смотрел на стадион. Люди были так близко, что, казалось, я мог дотронуться до них. С одной стороны их камуфляж был зелёным, что является плохой приметой и предсказывает несчастье, с другой, этот цвет был наполнен весенней энергией.
«Направо, налево, лечь на живот…» — эти слова я слышал каждый день, но приказы звучали непривычно громко из уст инструктора. Солдаты точно выполняли указания. Люди в зелёной форме побежали. Подняв песчаную пыль, они исчезли за зданием. Я встал из-за стола. В тот же миг я потерял равновесие и покачнулся. Толчок был такой, будто какая-то сила выбрасывает меня из окна, и я ударился об оконную решётку. Приложив руку ко лбу, я опустился на пол. Будто сошёл с рельсов или меня выбросило с Земли в космос, и я оказался в невесомости. Я вспомнил, что сегодня последний день отпуска, и пора возвращаться в свою часть.
Я не видел людей, но знал, что они горят зелёным огнём за поворотом и там трещат отскакивающие от них искры. Из-за здания побежали языки зелёного пламени. У меня кружилась голова, но я не мог не смотреть туда.
Что это было? Это было во сне или наяву? Потом я увидел тесное тёмное пространство. Я проник туда, чувствуя бесконечный уют, как от света, волос или меха. Я чувствовал, что полностью защищён, и это меня успокоило. Я проснулся. Было темно. Я понял, что по-прежнему лежу в его комнате и зажёг свет. Почему я ещё здесь? Удивительно! Я вышел на улицу. Я не знал, сколько сейчас времени, а ставни магазинов были опущены. Я чувствовал странное возбуждение. Немного пройдя, я увидел аптеку, которая ещё была открыта. Как раз собирались закрывать ставни. Я попросил хозяина разрешить мне сделать один звонок. Хозяин указал пальцем на телефон-автомат. Стараясь следить за трясущейся рукой, я с трудом набрал домашний номер Чхэхи.
«Алло», — прозвучал тихий низкий мужской голос… Назвав имя девушки, я услышал, как несколько раз позвали: «Чхэхи, Чхэхи», — сквозь эти слова просачивалась мелодия государственного гимна. Видимо, закончилась последняя передача по телевизору.
— Алло.
Голос Чхэхи слышался словно издалека.
— Это я, Чонсу.
Я говорил, задыхаясь, улавливая удивление на той стороне провода.
— Что случилось? Это так неожиданно.
— Я прошу тебя, роди мне ребёнка.
В трубке не было ответа. Я опять сказал, задыхаясь:
— Ты родишь мне?
Очень сухо, и от этого, возможно, спокойно Чхэхи произнесла:
— Нет.
Я услышал, как она тихо положила трубку. Аптекарь с щелчком открыл ящик с мелочью в телефонном автомате. Со звоном посыпались монеты. Сквозь этот звон донёсся голос хозяина:
— Хотите ещё что-нибудь?
Я помотал головой. «Нам пора закрываться», — сказал хозяин. Я вышел на улицу. За спиной слышался звон монет и шум закрывающихся ставен. Свет совсем не просачивался между щелями, было совсем темно. Я, как ни странно, почувствовал покой. Темнота была прозрачна. В такую ночь, казалось, можно было увидеть даже ангелов. Я огляделся. Темнота дышала тихо и незнакомо обнимала меня, в ней было непривычное чувство и новая боль. Я прошёл мимо аптеки и побежал. Асфальт блестел чёрным цветом, и ноги отскакивали от него.
Было ощущение, что чем дальше я бежал, тем моё тело становилось легче. Ветер царапал лицо и проносился мимо. В такой прозрачной темноте, в таком бесконечном пространстве пара ключей не имела силы. Я вынул их из кармана и отбросил далеко. И не стал слушать, как они падают. Я никогда не вернусь.
Я бежал, не разбирая дороги. И видел, как из-за далёкого поворота выползает густой туман.
Сентябрь 1969 г.
Женщина в магазине игрушек
Было время, когда солнце гасит свои последние лучи. Сумрак тихо вошёл и сгустился возле окон. Когда темнота поглощает свет и непроницаемо, как туман, опускается на пол, класс становится похож на внутренность гроба. Всякое дыхание и разговоры, которые слышались в слабом свете, приглушённом старыми занавесками, умирают, как только наступает темнота. Если крикнуть, то крик будет гулким и вернётся, ни от чего не отразившись. В классе восемь столов вдоль и столько же поперёк. Мне вдруг кажется, что в тёмной комнате, где всё замерло, они вот-вот оживут. Меня пугает их ровный, как по линейке, строй. Два ящика каждого стола открывают свои чёрные пасти и всасывают в себя темноту. Глядя на них, я, как всегда, чувствую предвкушение чего-то и страх, будто заглядываю в пещеру, полную сокровищ. Оттого, что в классе никого нет, и все шестьдесят четыре стола мои, сердце начинает учащённо биться. «Ну, начнем?» — это я произношу вслух. Конечно, ответа быть не может. Я только слышу два слова, произнесённые мною, и их тут же поглощает темнота.
