Я загремел в ванной тазом. Ножницы взял. Девочки дружно дымили на кухне, недоуменно глянули на меня. Я, держа таз в левой руке, как щит, ножницы к губам приложил: знать о предстоящем таинстве им ни к чему. Внес к нему таз, бросил звонко:
– Ну давай… Разувайся.
Это еще ничего. Это еще, может быть, только начало предстоящих нам испытаний! Главное – впереди. Вздохнув, он слегка стыдливо стянул носки. После чего, взяв себя в руки, в глаза мне, твердо смотрел.
Мол, нам стыдиться нечего. Честная жизнь.
Это только я тут немножко вздрогнул. Вот это да! Вот это открытие!
Грибок. Точно как у меня. Ногти белые, непрозрачные, крошатся, усыпая носки. И к тому ж – впиваются, врастают в мясо, не подобраться к краям. А я-то считал, что где-то подцепил, в аморальном общении. Надеялся – излечимое. А вон оно что! Поднял на него очи. Он невозмутимо глядел.
– Вот это да! – произнес я.
– Что именно? – поинтересовался он.
Отличный сюрприз он мне подготовил! Не зря я так рвался домой!
– Ну… грибок у тебя. Точно как у меня! А ты говоришь, что наследственность – не главное! Пишешь тут! – Я кивнул на стол его, заваленный бумагою.
– Наследственность ни при чем тут! – он упрямо проскрипел. – Оба заразились где-то!
Мол, отец за сына не ответчик! Сам тогда и стриги! Измучил меня своим упрямством! На нем и ехал всю жизнь. И если чего добился, то упрямством своим.
– Ну давай,- мстительно проговорил я, щелкнув ножницами. – Ноги в таз клади.
Огромные расхоженные лапы. Твердые. По земле находил, намозолил, набил.
– Вот так вот поверни! Та-ак!
Я хищно впился ножницами в крайний ноготь.
– Ой-ой-ой! – сморщившись, завопил он.
Что такое? Зачем расстраиваться так? Если это заболевание случайное – так скоро пройдет. Чего ж так расстраиваться-то?
На следующий ноготь наехал.
– Ой-ой-ой! – он еще громче завопил. Трогательная картина: отец отвечает за сына. Ну а куда ж нам деться друг от друга. Еще и грыжа у нас!
Та-ак. Под ногтями остриженными кровь пошла. Картина мне знакомая.
Оказывается – и не только мне! Выдернул таз из-под ног его, подложил газету.
– Что ты делаешь?! – отец завопил.
Ничего. Придется по моей теории пока пожить – на долгие научные споры времени нет.
Пошел снова в ванную (девушек поприветствовав на ходу), в таз теплой воды набуровил, принес отцу.
– Клади ноги в воду.
– Нет!
Под пытками не ломается!
– Клади, говорю.
Нет! Пришлось мне каждую его ногу брать руками, класть в таз. Он обиженно в сторону смотрел – мол, бессилен, но не согласен!
Зазмеились кровавые ленточки. Омыл раны. Почти библейская сцена: омовение ног. Залепил раны пластырем. Пошел вылил в унитаз воды с кровью, спустил. Поставил таз на место… Теперь лишь такая у нас жизнь.
И только хотел я расслабиться чуток… Кряхтя и согнувшись, отец вошел.
– Пошли, – прохрипел батя.
– К-куда? – Я даже поперхнулся.
– В сберкассу! Ты ж предлагал! – он произнес почти гневно.
Я?.. Ну конечно! Только вот как Нонну оставить? Такая роскошная возможность ныне отпала. Взять с собой? Напоминает мне это все головоломку про волка, козу и капусту, которых надо через реку перевезти. Главное – Нонну не оставить с Львом Толстым тет-а-тет!
– У тебя какие планы? – вскользь у Насти спросил.
– Жду звонка Вадика – и уезжаю! – бодро ответила она.
Козу, значит, надо брать с собой!
– Может, прогуляемся? – легкомысленно жене предложил.
Глянула уже враждебно. Мол, что ж это за каторга опять? А кто эту каторгу устроил? Я?
– Не пожалеешь! – лихо ей подмигнул. Боюсь, неправильно меня поняла.
Но наедине с Толстым ее никак нельзя оставлять!
– Ну… – Насте сказал, – если уже не застанем тебя… Счастливо.
Спасибо тебе.
Звонко расцеловались.
Более сложную прогулку трудно вообразить. Отец медленно идет, назидательно! С постриженными ногтями мог бы и быстрее идти. Нонна нетерпеливо убегала вперед, возвращалась, рассыпая искры от сигареты на ветру. Сейчас, нервничал я, искра в рукав залетит, и сгорит ее ветхое пальтишко. Был такой случай в школе у меня, когда я курить учился, пытаясь слиться с массами. Не научился. Зато она дымит за двоих. Так и летят искры. Не хватает еще ей обгорелой ходить. И так выглядит почти бомжихой… А “праздник дубленки” не скоро придет.
Если вообще когда-то придет. По настроению – не похоже.
Подбежала, вся на нерве уже, щечки надувая, потом шумно выдыхая:
– Веча! Я пойду, а? Я больше так не могу, в таком темпе! Неужели мы тоже когда-то будем так же ходить?!
Обязательно. Если, конечно, доживем.
– Зачем тебе? – устало ее спросил.
– Мне надо срочно купить… кое-что.
– Что тебе надо купить?
– …Сигареты!
– Сигарета у тебя в зубах.
Вынула, с некоторым удивлением осмотрела:
– Последняя, Веч! Я пойду? – рванулась.
– Нет!
Забегала кругами. Отец медленно шел, основательно, весело поглядывая из-под кустистых бровей.
– Здесь давай пойдем. – Я свел его с тротуара на проезжую часть.
Каменные плиты тротуара перестилаются уже третий раз. Деньги, выделенные на трехсотлетие Петербурга, “осваивают”! А люди по мостовой прутся. Нормально. Главное – история. Для истории и людей не жалко. Батя обычно на эту тему ворчал: “Наворотили ч-черт-те что!
Вся Дворцовая площадь раскопана!” – “А зачем ты прешься туда?” Но в этот раз глаза его почему-то весело поблескивали: видно, очередное открытие сделал, сейчас обнародует. Прям не дождусь!
Часть дороги была отделена для прохожих какими-то плоскими металлическими баллонами вроде батарей отопления. “Специально, что ли, где-то выломали?” – подумал я. Отец медленно подошел к одному, покачал могучей своей лапищей, удовлетворенно кивнул. Нонна отчаянный взгляд на меня кинула: так мы никогда не дойдем!
– Что, отец? – спросил я заботливо.
– Запасные топливные баки от трактора, – он уверенно произнес.
– Какие тут тракторные баки, отец? – сказал я с отчаянием. – Это
Невский проспект!
Он кивал своим мыслям, не слыша меня. С его “открытиями” мы точно никогда не дойдем! Не оторвать его теперь от этого. Если только опровергнуть! Я кинулся к тому баллону… Действительно – сверху какая-то отвинчивающаяся крышка. Победа! – отец торжествующе глянул на меня. Счастлив? И ладно! Пусть хоть повсюду будут его “боевые друзья трактора”!
