Двери в библиотеку неожиданно отворились, и один из фамильяров внес большое блюдо с овощами и рыбой и кружку воды. Он поставил ужин на столик и молча удалился, даже не удостоив аббатису взглядом. Анна подошла и, нагнувшись к блюду, потянула носом воздух. Только сейчас она почувствовала, сколь сильно голодна.
Когда аббатиса насытилась, двери вновь распахнулись, пропуская Великого инквизитора, который вошел в библиотеку в сопровождении двоих стражников.
– Чего ты от меня хочешь, дон Хуан? – воскликнула Анна, отшатнувшись от направившегося к ней инквизитора.
– Мессир, – мягким тоном поправил он. – Все называют меня мессир. Пошли со мной.
– Я никуда с тобой не пойду. Ты опять хочешь показать мне все те ужасы, коими ты наполнил подвал моего монастыря! – вскричала аббатиса.
– Если ты не изволишь сама пойти, я прикажу вести тебя силой, – все тем же мягким тоном сказал дон Хуан.
Анна поневоле подчинилась ему. Ее гордыня все еще была настолько большой, что не позволяла ей дать обращаться с собой, как с пленницей. Дон Хуан видел это и потому бил в самую точку. Он повел главную подозреваемую следствия к раскрытым дверям церкви, из которой доносилось прекрасное пение и шел теплый желтый свет сотен зажженных свечей. Когда Анна переступила порог церкви, брат Бернар, закончив пение, обратился к собравшимся послушницам с краткой проповедью.
Инквизитор и Анна, стоя у входа, выслушали всю проповедь, после коей послушницы вновь затянули хвалебный псалом.
– Посмотри на них, донья Анна, – шепотом обратился к аббатисе дон Хуан. – Это раскаявшиеся. А теперь пойдем к нераскаявшимся.
Он подхватил настоятельницу «босых кармелиток» за локоть и чуть не силой потащил в подвал. Там рядом с ужасным колом с сидевшей на нем Маргаритой, у которой глаза были выпучены от невыносимой боли, причиняемой медленно входящим в нее острием, в кресле, усеянном шипами, сидела Жануария. Она тряслась от страха, глядя, как мучается ее подруга, но с еще большим ужасом смотрела бывшая ключница монастыря на стоявшего перед ней огромного пыточных дела мастера. Едва инквизитор и Анна вошли, как Санчес взял со стола небольшую металлическую шкатулку с выдвижной крышкой и всунул в ее отверстие, расположенное сбоку, мизинец Жануарии. Затем палач ловко выдвинул крышку, кость на мизинце громко хрустнула и сломалась. Жануария заорала столь громко, что Анне на миг показалось, что она оглохнет. Санчес же, с совершенно безразличным видом, разорвал на несчастной рясу, обнажив тем самым огромные груди ключницы, и, перебрав разложенные на жаровне предметы пыток, выбрал свои излюбленные щипцы. Медленно подойдя к онемевшей от ужаса Жануарии, он ловко ухватил раскаленными щипцами ее сосок и стал выворачивать его, оттягивая всю грудь на себя. Крики и запах паленого мяса вновь помутили рассудок аббатисы, и она упала в обморок.
Только под утро, когда кровавая заря зарделась над стенами монастыря Босых кармелиток, Анна пришла в себя. Открыв глаза, она увидела сидящего подле себя дона Хуана. Лицо его не выражало ничего, а оттого было еще ужаснее, тем более что падающие первые солнечные лучи как бы окрасили его в красный цвет.
Анна тотчас же села, подобрав ноги, и спросила:
– Опять в подвал, мессир?
Инквизитор тяжело вздохнул.
– Скажи мне, почему в вашем монастыре не предусмотрено место под кладбище? – неожиданно спросил он.
Вопрос привел Анну в полнейшее замешательство. Она задумчиво посмотрела на дона Хуана, пытаясь понять, к чему он клонит.
– Не понимаешь, – как бы разгадав ее мысли, сказал инквизитор. – А ведь в этом суть твоей проблемы. Ты не была готова к смерти. Ты даже не думала о вечности. Ты просто жила и радовалась жизни. А матери-настоятельнице надобно всегда думать о вечном. В том числе и о смерти.
– Мессир, не стоит мне читать мораль, – тихо сказала Анна. – Что вы хотите? Отомстить мне? Думаю, я уже достаточно натерпелась. Может, вы хотите унизить меня, втоптать в грязь? Что ж, извольте.
Анна встала с кресла и стащила с себя сутану. Она стояла перед доном Хуаном в чем мать родила, нисколько не прикрывая свой стыд, освещенная лучами восходящего солнца, пробивавшегося сквозь окна библиотеки. Ее белоснежная кожа отливала нежно-розовым цветом в этих лучах.
– Можете делать со мной все, что вам заблагорассудится, мессир, – потупясь, сказала аббатиса.
– Ты сама втаптываешь себя в грязь и сама себя унижаешь, – констатировал Великий инквизитор Кастилии. – И никак не можешь покаяться в своих грехах, а норовишь наделать новых, – добавил он, одаривая Анну презрительным взглядом.
Аббатиса упала к его ногам, обхватывая их тонкими руками и прижимаясь нежной грудью к грубым отворотам ботфортов.
– Простите меня, простите, мессир. Я сама не своя. Я была такой… – в сердцах воскликнула она и, не окончив фразы, залилась горючими слезами.
Дон Хуан обнял Анну и стал тихо читать ей молитву. Слова сии успокоили аббатису, и та постепенно затихла, уткнувшись в ноги инквизитору.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
На следующее утро на переднем дворе были поставлены пять больших столбов. Весь низ столбов был обложен хворостом, под которым аккуратно выстроились поленья. Едва солнце взошло, как во двор, вокруг которого выстроились фамильяры, вышел Великий инквизитор Кастилии. Следом за ним за фамильярами выстроились все послушницы монастыря Босых кармелиток. Со вчерашнего вечера они уже знали, что сегодня состоится аутодафе, или акт веры. Как только послушницы собрались перед столбами, как во двор вышли двое фамильяров, неся крест и знамя инквизиции. Следом за ними, ведомые под руки стражниками, во двор вышли Анна, Маргарита, Жануария, викарий и еврей Клейнер. Все они были одеты в санбенито – сшитую мешковину с дырой посередине для головы, раскрашенную в яркожелтый цвет и расшитую красными крестами. Анна шла первой, понурив голову. Идущая следом Жануария, напротив, хоть и была вся изломана недавними пытками, однако гордо несла голову, лишь изредка морщась, когда израненные груди, раны на которых только-только заросли корками, терлись о грубую ткань.
Маргарита также шла самостоятельно, но несколько боком, изредка останавливаясь и переводя дух. Было заметно, что ей с трудом давались эти последние шаги. В отличие от послушниц, викария пришлось поддерживать под руки, иначе он рухнул бы прямо посреди двора, а Клейнера вообще двое фамильяров тащили на себе, так как он не мог ходить.
Обойдя двор, фамильяры, несшие крест, задрапированный зеленой тканью, и знамя инквизиции, установили святые знаки по обеим сторонам высокого помоста, установленного вчерашней ночью. Осужденные также совершили круг и по знаку стражников встали перед помостом, спиной к нему. Из церкви вышла новая настоятельница монастыря Босых кармелиток – Урсула. Она уже совсем выздоровела и теперь, по решению Великого инквизитора, временно исполняла обязанности матери-настоятельницы до того момента, когда епископ утвердит ее в этой высокой должности. Бледное лицо Урсулы было чрезвычайно одухотворенным, а изможденность только подчеркивала святость, отпечаток коей навсегда запечатлелся в бывшей одержимой, сумевшей победить демонов. В руке у новой аббатисы была небольшая атласная подушечка, на которой покоилась облатка.
