Ознакомительная версия. Доступно 11 страниц из 55
Из кабинета вышла женщина в белом халате. Как-то не просто глянула на Месяцева, будто что-то знала.
– Войдите, – сухо пригласила она.
У Месяцева все остановилось внутри. Он уже не сомневался в плохом исходе. И деньги не помогут, хотя он готов был платить любые деньги.
Тимофеев сидел за столом в высоком колпаке, как булочник.
– Ваш сын не пригоден к службе в Армии, – сообщил он.
Месяцев молчал. Привыкал к счастливому повороту событий.
– Спасибо… – растерянно проговорил он. – Очень хорошо.
– Нет. Не хорошо. Ваш сын болен, и его надо лечить. И ставить на учет.
– Куда? – не понял Месяцев.
– В ПНД. Психо-неврологический диспансер. Такие больные стоят на учете.
– Зачем?
– Это нужно для общества. И для него самого. Если ваш сын совершит преступление, то его посадят не в тюрьму, а в больницу.
– Что вы такое говорите? – оторопел Месяцев.
– Военно-психиатрическая экспертиза определила диагноз: шизофрения, гебоидная симптоматика.
Месяцев ощутил: что-то надвигается. Беда грохочет колесами, как поезд вдалеке.
– Что это за симптоматика? – спросил он.
– Склонность к мерзким выходкам, пренебрежение любой моралью, крайний эгоцентризм, специфическое мировоззрение…
– Но таких людей сколько угодно, – резонно возразил Месяцев.
– Есть здоровые эгоцентристы, а есть больные. Ваш сын болен. У него разрушены связи с окружающим миром.
– А отчего это бывает?
– Шизофрения – наследственное заболевание. У вас по мужской линии были душевнобольные?
– Сумасшедших не было. А алкоголик был, – хмуро сказал Месяцев.
– Ну вот. Алкоголизм – тоже душевное заболевание.
– Это лечится? – тихо спросил Месяцев.
– Малые нейролептики. Корректируют поведение. Но вообще это не лечится.
– Почему?
– Метафизическая интоксикация.
Знакомый психоаналитик открыл частный кабинет и брал за прием большие деньги. Месяцева он принял без очереди.
– Шизофрения – это болезнь яркого воображения, – объяснил он. – Ты думаешь, ты нормальный? Или я? Почти все гении были шизофреники. Эдгар По, Сальвадор Дали, Модильяни, Врубель, Эйнштейн…
– Наверное, есть больные гении, а есть здоровые…
– Гений – уже не норма. Норма – это заурядность.
– Врач сказал, что у него разрушены связи с окружающим миром. И мне самому так кажется, – сознался Месяцев.
– Значит, будет жить с разрушенными связями.
– А это можно лечить?
– Можно. Но не нужно. Не надо вторгаться в святая святых. В человеческую личность.
– А какие перспективы? Что бывает с возрастом?
– Деградация личности минимальная. Сейчас это неприятный юноша, потом будет неприятный старик.
– И все?
– И все.
– Но его освободили от Армии, – насторожился Месяцев.
– В Армии сколько угодно психически неполноценных. Просто их не проверяют. А ты положил в больницу. Ты мог и не знать.
Похоже, поезд беды прогрохотал мимо. Опалил тяжким гулом, но не задел. Не задавил. Мимо.
Месяцев вытащил из кармана стодолларовую купюру и положил перед врачом.
– Жертвоприношение, – объяснил он.
– Ну зачем? – застеснялся психоаналитик, но настроение у него не ухудшилось.
Месяцев тронул машину. Увидел себя возле своего старого дома. Сработал стереотип. Он слишком долго возвращался к этому дому из любой точки земного шара.
У подъезда стояла Аня.
– Ты пришла или уходишь? – спросил Месяцев.
– Ухожу. Я привозила им картошку.
– Почему ты?
– Потому что больше некому.
– А Юра на что?
Аня не ответила. Наступило тяжелое молчание.
– Ты плохо выглядишь, – сказала Аня. – А должен выглядеть хорошо.
– Почему? – не понял Месяцев.
– Потому что Алик болен. Мы все должны жить долго, чтобы быть с ним.
– У Алика все не так плохо. Эта болезнь не прогрессирует. И вообще – это не болезнь. Просто выплескивается яркая личность.
– А ПНД? – напомнила Аня.
– Ну и что?
– А то, что для Алика теперь все закрыто. Ему нельзя водить машину, ездить за границу. Клеймо.
Месяцев растерялся:
– Но может быть, не ставить на учет?
– Тогда Армия. Или Диспансер, или Армия. Ловушка.
Месяцев замолчал. Аня тоже молчала, смотрела в землю.
– Никто не хочет понять, – горько сказал Месяцев.
– Не хочет, – подтвердила дочь.
– У тебя вся жизнь впереди…
– Но какая жизнь у меня впереди? – Аня подняла голову, и он увидел ее глаза, хрустальные от подступивших слез. – Какая жизнь у меня? У мамы? У бабушки? У Алика? Какой пример ты подаешь Юре? И что скажут Юрины родители? Ты подумал?
– О Юриных родителях? – удивился Месяцев.
– Да, да, да, и о них. Потому что мы – клан. Семейный клан. Птицы могут покрывать большие расстояния, только когда они в стае. И даже волки и львы выживают в стае. А ты нас разбил. Расколол. Это у тебя нарушены все связи с миром. Это ты сумасшедший, а не Алик.
Аня повернулась и пошла.
Под ногами лежал бежевый снег с грязью. На Ане были модные, но легкие ботинки, непригодные к этому времени года. А он ничего ей не привез, хотя видел в обувном магазине. Видел, но торопился. Аня шла, слегка клонясь в сторону. У нее была такая походка. Она клонилась от походки, от погоды и от ветра, который гулял внутри нее.
Месяцев не мог себе представить, что придется платить такую цену за близость с Люлей. Он наивно полагал: все останется как есть, только прибавится Люля. Но вдруг стало рушиться пространство, как от взрывной волны… Волна вырвала стену дома, и он существовал в комнате на шестнадцатом этаже, где стоит рояль и нет стены. Вместо стены небо, пустота и ужас.
Месяцев лежал на диване и смотрел в потолок.
– Значит, так: или Достоевский, или Ницше, – спокойно сказала Люля.
Месяцев ничего не понял.
– Достоевский носился со слезой ребенка, а Ницше считал, что в борьбе побеждает сильнейший. Как в спорте. А проигравший должен отойти в сторону.
Месяцев вспомнил выражение «на мусор». Значит, на мусор должна пойти Ирина, Аня и Алик.
Ознакомительная версия. Доступно 11 страниц из 55
