— Здесь под водой — тоже горы. Кусок затонувшего материка. Рифы торчат, как драконий хвост. Получается, надо обходить, а то бы уже ночью причалили в Норранте. В этом месте каждый год происходят кораблекрушения. Обязательно кто-нибудь да подумает: ну-ка сокращу путь, прижмусь поближе к берегу, авось, проскочу. Но вы ведь не спешите, господа?
Встревоженные перспективой кораблекрушения, мы хором подтвердили, что ничуть не спешим.
И действительно, куда было спешить? Наоборот, я наслаждалась долгожданным отдыхом и допоздна не уходила с палубы. Волны фосфоресцировали зеленым в свете Модита — хотя в последнее время это светило вызывало у меня мистический страх. По небу щедро рассыпались звезды. Сенс Зилезан научил меня узнавать некоторые созвездия.
— Вот этот квадрат, Джоан, он почти правильный, видите? Это Королевский Стол. Четыре самых ярких звезды названы по именам великих королей прошлого: Лесанта, Энриэля Первого, Энриэля Второго и королевы Модорис. А вот Матушкино Кольцо — двойная звезда, видна только на севере…
Я смотрела на небо, пока не затекла шея. Интересно, есть ли смысл угадывать в одном из далеких светил наше Солнце? Или мы находимся в какой-то параллельной Вселенной, и до Земли нас отделяет нечто большее, чем бесконечность световых лет?.. Странно: я думала, что от этих мыслей меня скрутит жесткий приступ ностальгии. Ничуть не бывало. Это, наверное, потому, что на Земле у меня не было настоящего дома. Иначе разве я оказалась бы в Лаверэле — этом рае отверженных?
— Почти над самым горизонтом, слева от Глациэля, — Морской Крест, — продолжал сенс. — Заметьте, Джоан, как мало в Лаверэле истинно морских символов. В их пантеоне нет ни одного морского существа. Материк размером с большой остров, меньше нашей Австралии, со всех сторон окружен океаном — и такая водобоязнь! Нет, боюсь, у Шимилора еще долго не будет морского флота.
От этих слов мне вдруг стало не по себе. Я представила остров в океане и могучую армаду военных кораблей, на всех парах спешащую к его берегам. Я вздрогнула от щемящей, достойной фраматов нежности к этому доверчивому миру, стоящему на грани беды. Сейчас я была уверена в его обреченности. Мне было стыдно за свою — за нашу — беспомощность. Лаверэлю угрожали не только райшманы. Само время было против замысла фраматов — на века сохранить неизменным этот мир.
— А вы показали Жанне Изумрудных Любовников, сенс?
Сэф неслышно, как кот, подкрался к нам и оперся о борт рядом со мной.
— О, друг мой, с этим вы справитесь лучше меня, — с неожиданным лукавством отозвался сенс, — а я вас покину.
— Сенс, пожалуйста, останьтесь! — воскликнула я.
— Не задерживай нашего досточтимого сенса, — тут же вмешался Сэф. — Его наверняка ждет таинственная записная книжка! Хотелось бы мне знать, что в ней, — вкрадчиво шепнул он, пощекотав бородкой мне шею.
— Сэф! — я настороженно отодвинулась.
— Что — Сэф? Так ты хочешь посмотреть на Изумрудных Любовников или нет?
— Ну, допустим, хочу, — засмеялась я.
— Тогда пошли.
— Куда?
— Отсюда их не видно. Пошли! — Сэф потянул меня за руку и потащил на нос корабля. — Вставай сюда!
Он заставил меня залезть к самому форштевню, и я схватилась за шершавый канат. Ночной ветер неожиданно ударил мне в лицо, сорвав шарф. Светлая полоска ткани, трепеща, исчезла в темноте.
— Отпусти, не бойся, я тебя держу! — Сэф обнял меня за талию.
— Что еще за сцена из «Титаника»? — нахмурилась я, но отпустила канат. А потом огляделась.
Под ногами была бездна. Вокруг была бесконечность — я была наедине с ней, я больше не чувствовала поцелуев, которыми Сэф покрывал мой затылок. Космос обрушивался на меня, превращая в одну из сверкающих точек. Как говаривал старина Кант, звездное небо над нами и нравственный закон внутри нас… Но Сэф вернул меня на палубу «Мотишты».
— А вот и они. Смотри!
Сэф показывал на два зеленых огонька на небосводе. Они, то мерцали поочередно, то вспыхивали вместе, окружаясь ореолом. Казалось, две звезды, взявшись за руки, кружились в танце.
— Это и есть Изумрудные Любовники? — спросила я. — А почему их так называют?
— Есть одна легенда.
— Расскажешь?
— Не сейчас, — Сэф развернул меня к себе. Я опустила глаза под его жадным взглядом.
— Сэф, не надо. Я же говорила, что сама не знаю…
— А я тебе помогу разобраться, — невозмутимо сказал он и осторожно провел пальцем там, где жесткая туника соприкасалась с кожей. Я сглотнула слюну. Теплые губы припали к ямочке между ключицами, руки скользнули под тунику, вдоль позвоночника, почти не касаясь… Звезды слепили глаза. Ноги слабели, становились ватными…
— Сэф! — умоляюще прошептала я.
— Потом, солнце мое, потом, — пробормотал он. Его рука легла мне на живот. И тут мы услышали приглушенные голоса. Сэф нехотя отпустил меня, а я украдкой стерла с лица и шеи невидимые следы поцелуев. Ну, и кто явился в роли моего спасителя? Ведь я, несомненно, пожалела бы наутро о своей слабости. А может, нет? Может, это глупо — хранить верность даже не человеку, а придуманному идеалу? Сгорать в огне бессмысленной, почти беспредметной страсти?
На палубе стояли Денис с Нолколедой. Они смотрели на нас с холодным неодобрением — ни дать ни взять обманутые супруги. Нолколеда держала Дениса за руку. Этот многозначительный жест привел меня в бешенство. А потом мне вдруг стало смешно и грустно. Я представила себе подобную ситуацию — этакий четырехугольник — на Земле. Какая была бы драма! Как трещали бы судьбы, разрываясь пополам! Но здесь… Сейчас мы действительно были друг для друга самыми близкими людьми. Наши мелкие ревности и ссоры казались игрушечными под этим чужим небом. Что делить нам, которым выпало разделить судьбу Лаверэля…
Утром на горизонте появились скалистые, неприступные берега Норранта. Мы по очереди отнимали друг у друга подзорную трубу, любезно предложенную старшим помощником Брайтисом.
Суровая, величественная красота севера… Здесь не было земли, почвы, только камни — словно кожа планеты лопнула от напряжения, обнажая могучие мышцы. Боги, создававшие этот край, боялись ровных линий. Весь берег был изрезан, искромсан: бухточки, острова, полуострова, мысы, фиорды… И все каменное, гранитное, красно-серое, окруженное пронзительной синевой моря и неба. «Мотишга» осторожно ползла среди скал. Лоцман, сверяясь с картами, лотом вымерял глубину.
Между разбросанных повсюду гранитных валунов рос камыш, качались белоголовые ромашки. Волны с шорохом и плеском разбивались о валуны, век за веком шлифуя их до зеркального блеска. По скалам взбегали наверх пушистые сосны. И на камнях растут деревья… За что они здесь держались, эти акробаты-виртуозы?
И вдруг — уже не помню, кто закричал первый, указывая на небо, — над берегом медленно пролетела гигантская птица. Ее оперение на солнце сверкало ультрамарином. Извивался длинный хвост с острым шипом на конце, помогая держать равновесие и парить в воздушных потоках. Рогатая голова повернулась к нам, раскрылась пасть, оттуда явственно полыхнуло пламя…
