— Слыхали мы такие проповеди, — перебил Остин Клайп. — Один теоретик, помнится, заявлял, что насилие и жестокость, являющиеся функциями биологической, фактически неизменной природы человека, сохраняются в человеческом обществе на том же уровне, что и при Адаме.
— Этого не может быть! — воскликнула Анн-Мари.
— И я про то же. Однако хочу дослушать нашего профессора. Итак, если информационный потенциал сохраняется, то…
— Возможно, вы правы, и эту гипотезу придумали только для того, чтобы объяснить, почему появление разумных с необходимостью ведет на первых порах к дикому насилию над природой — разбазариванию невосполнимого фонда органических веществ, загрязнению окружающей среды, неэффективному рассеиванию в пространстве огромного количества энергии и прочая, и прочая. Дальнейшие умозаключения просто зловеще неожиданны: любое научное открытие, любое новое достижение мысли порождает природные катаклизмы, сеет непонимание и вражду… словом, тянет шлейф невзгод и несчастий. А в целом — вот что значит диалектика! — видимое расширение Вселенной, соответствующее старение ее физического состояния компенсируется общей эволюцией Разума. Не правда ли, звучит гордо: человечество — высший регулятор мироздания?
— Я почему-то все больше склоняюсь к мысли, что человечество — просто механизм для бесконечного прокручивания одних и тех же тривиальных истин, — проворчал Остин Клайп.
— Многократное повторение шлифует знания.
— Прогресс — это не только достижения науки и техники, — напомнила Анн-Мари, не сумевшая скрыть свое недовольство громким рыганием Остина Клайпа, — это постижение красоты и добра.
— Да-да, конечно, — быстро согласился Синин. Но Анн-Мари уже отодвинула прибор, намереваясь подняться.
— Я приготовил для вас подарок, — сказал Аранд Гот, — настоящее феитское вино. Эликсир здоровья. Надеюсь, никто не откажется?
— Ну разумеется, — плотоядно потер руки Остин Клайп, — за все время пребывания на Анге мне не удалось попробовать этого напитка. Ах, если б вы знали, что о нем говорят отдыхающие!
Лучше бы он этого не говорил. У Аранда Гота испортилось настроение. Вытерпев для приличия некоторое время, он поспешил завершить трапезу напоминанием:
— Итак, отправляемся через десять часов. В Неограде, столице Блезира, будет позднее утро. На формальности, я думаю, уйдет полчаса-час, не больше. Затем — осмотр Центра увеселений и посещение… представления. Каждый сможет уточнить план своей дальнейшей работы сообразно первым впечатлениям. Все согласны? Рекомендую еще раз просмотреть документы о холах.
Прощаясь, словоохотливый Синин сказал:
— Я не разделяю вашей уверенности, что сейчас робота можно легко отличить от человека. Технологии тхланков позволяют создавать практически любые конструкции из живых тканей. Мой учитель, достославный Лоркас, как раз этим и занимается. Кстати, он должен быть на Блезире. Я не видел его лет двадцать и с нетерпением жду встречи с ним. Он самый крупный авторитет в области конструирования искусственных живых существ да и вообще в вопросе понимания, что такое Разум. В нашей группе должен был быть он, а не я. Я узкий специалист и, видимо, попал в Инспекцию по ошибке. Толку от меня будет немного.
— Если от вас не будет толку, то что взять с такого старого циника, как я? — встрял Остин Клайп.
В назначенный час у терминала нуль-транспортировки собрались все, кроме Анн-Мари. График работы не допускал простоя — надлежало срочно выяснить, что задержало психоаналитика. Этот район Искуса не был снабжен коммутаторами связи, и Аранду Готу пришлось лично возвращаться в жилую зону, искать каюту, занимаемую Анн-Мари.
— Ах, какая я рассеянная, — запричитала Анн-Мари, — я, наверное, совсем не подхожу для работы в Инспекции. Всего час-другой собиралась позаниматься скульптурой — а вышло все десять… Я сейчас мигом приведу все в порядок и пойду с вами.
Она заметалась по комнате, бросая в утилизатор странные фигурки, заполонившие все помещение. Что в них было особенного, кроме необычного радужного цвета, Аранд Гот не понял, но с превеликим трудом смог оторвать от них взгляд.
— Неужели вы их все уничтожите? — вырвалось у него. Он стоял, опершись на лэпа — как председателю инспекторской группы ему полагался постоянно сопровождающий помощник-робот для ведения протокола: любое его слово являлось Официальным Деянием Представителя всего Галактического Содружества и должно было найти отражение в архивах. Каждое его неосторожное движение, выражение участия на какую бы то ни было просьбу требовало впоследствии обязательной отработки в бюрократических недрах Галактического Совета. Истинные феиты отвергали подобную плотную опеку, и Аранд Гот тяготился своим сопровождением.
— Это же просто наброски, — удивилась Анн-Мари. — Я не могу хранить все свои черновики.
— А жаль. Я бы сохранил. Некоторые из них просто шедевры.
— Вы, наверное, шутите? Или хотите сделать мне приятное?
Аранд Гот не шутил. Но, вспомнив про дядюшкины коллекции, отправленные им в запасники, промолчал. Весь путь до Блезира он обсасывал горькую мысль: из всей их группы только он сам не посетовал, что не годится в инспекторы.
Арена замерла, как большой хищный зверь перед прыжком. Ночью все Трижды рожденные Именитые, попросив ее благословения, вознесли дары, и она, милостиво согласившись отдарить нас глубочайшим наслаждением, ждала. Обычай требовал,
чтобы мы вновь появились на ней только под звуки Труб Радости.
На этот раз традиции были нарушены, и мы на рассвете, в полнейшей тишине еще раз взошли на нее осмотреть Барьер. Еле заметной радужной завесой отделял он Эрг от большого мира, на поверхности — как раз столько, чтобы ни у одного из нас не хватило бы сил его перепрыгнуть, под землей — гигантским параболлоидом, отсекая теоретически возможные попытки подкопа. Вблизи можно было разглядеть, что Барьер представлял собой редкое кружево из тончайшей проволоки, натянутой невидимой силой так, что ничто не могло преодолеть его. Легкое надавливание встречало лишь мягкое отталкивание, но стоило приложить силу — и рождалось мгновенно пожирающее пламя. Обозначая Барьер, по границе Арены была установлена декоративная стенка высотой чуть выше нашего роста. На всякий случай мы укрепили ее в нескольких местах.
А потом все пошло своим чередом. Занялся день, принеся звуки праздника. В большой мир пришло веселье. Карнавальные шествия, представления, спортивные соревнования, песни, танцы, розыгрыши. Апофеоз — наше выступление. Мы должны были разыграть одно из великих сражений древней истории человечества.
В те томительные часы, когда все приготовления завершены, когда неспешно наполняются ложи, а бойцы заканчивают разминку, я в который раз пытался понять чувства Господ. В иное время не получалось — либо заботы Эрга наполняли целиком, и большой мир отодвигался куда-то на край реальности, либо — когда оказывался на Арене — весь амфитеатр казался просто окружающей средой, достойной внимания не более, чем воздух, которым дышишь. Что движет этими Существами? В чем причина их могущества и где их самые уязвимые места? Как рождаются их причуды и прихоти? Каков их истинный путь и каким его видят они сами? Сложные вопросы, ответы на которые, может быть, и существуют, но постичь их я не в состоянии. Гораздо более простой вопрос: почему Они желают непосредственно смотреть на Арену, а не остаются в своих роскошных дворцах, где чудодейственная техника позволяет им сопереживать наше представление удобнее и лучше, прокручивать при желании одну и ту же сценку тысячу раз и наслаждаться ударом меча, разрывающего живую плоть, со всех мыслимых и немыслимых позиций, ощущать запах горячей крови, уносящей жизнь? — и тот оставался без ответа.
