Сара закрыла глаза и прислонилась к стене.
— Сид, я не знаю, что делать.
— Исчезни. Я бы на твоем месте так и сделал. Ляг на дно.
— Не могу… Сейчас у меня есть обязательства.
— Твое первое обязательство — перед собой. Остаться целой и невредимой.
— Здесь у меня новая жизнь. — У Сары вдруг подкосились ноги, и она сползла по стенке на пол. — Я больше не могу, Сид. Я не могу постоянно убегать!
Сид вздохнул:
— Ты ведь понимаешь, он не станет играть в открытую. Если он что-то задумал, то сделает это по-своему.
— Я понимаю, — прошептала Сара.
— Может, было бы лучше, если б ты уехала. На юг или еще куда. У меня друг есть в Испании, на побережье, бар там держит. Могу позвонить…
— Сид, я больше не бегаю, — тихо ответила Сара.
— Слушай, милая, ты все говоришь здорово и благородно, но этот тип… сама знаешь, на что он способен.
— Я тоже теперь другая, Сид.
— Что, нарастила мускулы, да? Можешь голыми руками задушить мужика?
— Не могу, но…
— Тогда это все не важно, даже если бы и могла, все равно не важно. — Сид прокашлялся. — А теперь слушай меня. Раз он объявился там, то не просто так, а чтоб сделать побольнее тебе и твоим близким. Хочешь защитить себя и тех, кто тебе дорог, — ноги в руки и дуй подальше от Вика.
— Мне идти надо, Сид.
— Слушай дальше. Не пытайся играть с ним в глупые игры. Я понимаю, ты все помнишь и знаешь его. И знаешь, на что он способен. Так что послушайся старика, милая, — с грустью в голосе договорил он, — давай-ка я позвоню своему другу.
— Не надо, Сид. Ты уже столько для меня сделал, я навеки в долгу у тебя, Чемпион.
Это было его прозвище. Сид обожал фильм «Рокки», помнил его наизусть и всякий раз с умилением смотрел, как Рокки Бальбоа взлетает по ступеням.
Сара положила трубку и поднялась на ноги.
Без паники… Допустим, это он, так что же? Он ведь из плоти и крови. И что, если он здесь? Она давно уже не девочка, давно выросла. Если потребуется, она застрелит любого, будьте спокойны.
Она еле успела добежать до ванной, и ее стошнило прямо на кафельный пол.
31
Хлопнула дверца фургона, и дремотная задумчивость вмиг покинула Джона. Через несколько секунд двигатель взревел, машина тронулась. Фрэнк гнал как бешеный, и через двадцать минут битвы с грудой железных поддонов Джон вздохнул с облегчением: фургон резко затормозил.
Открылась дверь, и Фрэнк скомандовал:
— Вылезай!
Джон зажмурился от яркого зимнего солнца.
— А где…
— Здесь рядом метро. Езжай по зеленой ветке — Дистрикт называется, — вернешься в город. Вот твоя сумка, мобильник, все твое барахло.
Фрэнк сунул ему в руки сумку и пошел прочь.
— Стойте!
Джон побежал за ним и нагнал, пока тот не успел сесть в фургон. Схватив Фрэнка за плечо, он резко развернул его к себе.
— Одну минуту!
— Убери свои поганые руки, — замахнулся на него Фрэнк.
— Ух ты! — Джон едва успел отскочить, на всякий случай выставив руки перед собой. — Да погодите вы! Что случилось? Куда вы?
Глаза Фрэнка яростно сверкали.
— Ты все правильно сказал. Мою Кэти украли из ее родной семьи.
— Понял, значит, теперь вы убедились.
— Не могу поверить в это дерьмо. И Робби, мальчика моего… И у Майло… Бред какой-то!
— Сочувствую.
— Сучка проклятая! — От волнения Фрэнк не мог стоять на месте и ходил по кругу. — Ладно мне наврала — жене моей врала!
— Кто?
— Да Лиззи эта проклятая, вот кто! Как же я не догадался, как же не понял с самого начала!
— Наверняка вы знали, что там не все чисто. Вас никто не заставлял связываться с этой Лиззи. Вы же не могли не понимать: дети не появляются ниоткуда.
Фрэнк посмотрел так, будто готов был снова броситься на него, но вместо этого развернулся и пошел к фургону.
— Вы куда?
— С греком хочу поговорить.
— Кто такой грек?
Фрэнк не остановился, и Джон решил действовать:
— Я с вами.
— Ни хрена!
Джон обогнал его и загородил дверцу фургона.
— Или я еду, или сейчас же иду в полицию и все им выкладываю.
— Прочь с дороги! — проревел Фрэнк, хватая Джона за ворот рубашки.
— Если вы любите Кэти, вы возьмете меня с собой.
Рука Фрэнка безвольно опустилась.
— Чего тебе надо?
— Мне нужно позвонить, но если ваша дочь как-то связана с человеком, которого она застрелила, это может повлиять на ее дело.
— Ты о чем?
— Так, мысли вслух. Мужчина, которого застрелила Кэти, — пенсионер, бывший врач. Возможно, он имел отношение к похищениям детей с дальнейшим усыновлением. Сколько вы за нее заплатили?
— Тебе-то за каким хреном?
— Я пытаюсь помочь вам.
— Восемьсот тысяч за нее, сто — за мальчика.
— Ничего себе! — удивился Джон. В восьмидесятом году это была внушительная сумма.
— А ты думал — откуда у этой дряни жилье в таком шикарном месте?
Джон не совсем понял, о каком шикарном месте говорил Фрэнк и к нему ли он вообще обращался.
— Сколько детей она продала?
— Я-то почем знаю?
— Кто такой Майло?
— Чего?
— Вы упоминали какого-то Майло.
— Да? Ну и зря.
— Фрэнк, послушайте…
— Нет уж, ты слушай! Майло меня не касается, это его дело. Вот и все. Ты хочешь помочь моей девочке, так валяй, говори, если есть что сказать, потому что мне топать пора. Ясно?
— Не хотелось бы снова вас злить, но сперва вам надо немножко успокоиться.
— Да пошел ты! Какое успокоиться — речь идет о моей девочке!
— Знаете что? Она не ваша, — сердито ответил Джон. — Она дочь Шарлотты Джонс, и сейчас бедная женщина хочет знать, что же все-таки случилось с ее дочерью. Почему ее девочка росла без нее, почему хладнокровно застрелила человека, почему решила застрелиться сама.
— А я, по-твоему, этого знать не хочу? — хрипло произнес Фрэнк. — Я люблю эту малышку, души в ней не чаю.
— Я знаю. Вижу.
— У меня и в мыслях ничего такого не было. Знала бы Сэди — в гробу перевернулась бы. В голове не укладывается, как такое случилось. Сначала сын слетел с катушек, теперь вот Кэти. В последнее время она со мной разговаривать не хотела, у меня просто сердце разрывалось. Потом и вовсе ушла, спуталась с этим чудилой…
