— Только обидеть? А если ты окажешься прав?
— Мне трудно представить себе даже сотую долю последствий… но выйти отсюда, думаю, мы сумеем.
— Тогда решай сам, что важнее. Спасти людей или никого не обижать и сидеть здесь до окончания веков.
— Но… Дон… Ты не понимаешь, о чем идет речь… Если я прав, мы, скорее всего, выйдем, но можно вызвать к жизни такие силы…
Я развел руками:
— Могу только повторить: решай сам.
Голдин немного помялся, потом тяжко вздохнул и заявил:
— Честно говоря, я уже решил… Но мне нужна поддержка… Ты бы не мог…
— Конечно, Грег. Что я должен делать?
— Идем со мной.
Он поднялся и подошел к Кантоне. Присел рядом. Я уселся напротив.
— Извините, — сказал Голдин. — Если можно, я бы хотел задать вам несколько вопросов.
Кантона пожал плечами и ничего не ответил.
— Я не собираюсь спрашивать вас о шлеме…
— Разумеется, это обычная провокация.
— Ну-у… не совсем уж и обычная, на мой взгляд. Но я сейчас не об этом. Я хотел спросить, как ваша рана?
Рене удивленно поднял брови:
— Вы об этой старой ране? — Он показал на свой шрам.
— Да, именно.
— Спасибо, пока не беспокоит. Назначения Олега помогли.
— А вы не могли бы подробнее рассказать, как ее получили?
Кантона остро взглянул на меня. И только теперь я впервые почувствовал то, о чем потом говорили и Олег, и Хорхе. В верхней части моего затылка мгновенно возникла острая боль, сопровождаемая чувством опустошения… Впрочем, через несколько секунд она утихла.
— Я не понимаю цели ваших расспросов… Эта рана была получена двенадцать лет назад при неудачной посадке… Простите, но мне не хочется вспоминать этот эпизод.
— Видите ли… Я говорил, что мы с вами почти год назад встречались… На Ариксе-1…
— Увы, я не могу этого вспомнить.
— Очень жаль. Потому что вы выиграли у меня в шахматы.
Кантона снова пожал плечами. Я нашел последнее замечание Грега по меньшей мере странным. Но уже через минуту все разъяснилось.
Или еще больше запуталось…
— Мы с вами играли на Ариксе-1 в шахматы. Вы этого не помните, — продолжал Голдин. — Вы, видимо, не помните также, какая была погода. А между тем, было очень жарко.
— Ну и что? — поднял голову Кантона.
— А то, что играли мы с вами на пляже. Загорая. И готов держать пари, что год назад этого шрама у вас не было!
— Ну, хорошо. Предположим, я не хочу говорить об этом шраме.
— Почему?
— По личным причинам. К шлему это не имеет отношения.
— Ладно… Вы говорили, что три дня лежали с сердечным приступом на своем корабле перед тем, как прибыли сюда.
— Говорил. Это правда. Доктор Сергеев подтвердит вам, что мое сердце было в очень плохом состоянии.
— И вы продолжаете утверждать, что эти три дня ни с кем на Земле не связывались, ни с кем не общались?
— Это тоже имеет значение?
— Да.
Кантона подумал.
— Нет, насколько я помню, ни с кем. Мне было очень плохо.
— Тогда ответьте, пожалуйста, как вы узнали о том, что в наши планы входит развернуть на Тефисе музейную экспозицию? Нам эта мысль пришла в голову меньше чем за сутки до отлета. Вы никак не могли бы узнать о ней, не связываясь за эти три дня с Землей. А между тем, первая же ваша фраза была именно об этой экспозиции, помните?
Кантона молчал.
— Олег сказал, что у вас в очень плохом состоянии нервная система. Вы живете на грани срыва. Что угнетает вас? Что заставило появиться здесь? Вы должны рассказать нам все.
Кантона по-прежнему молчал, опустив голову.
— Хорошо, — наконец сказал Голдин. — Я помогу вам. Я задам вам еще только один вопрос. Возможно, он покажется вам странным. Тогда забудьте о нем. Но если я угадал, сдайтесь. Поделитесь с нами своей тревогой. Я не сомневаюсь, что вы можете помочь нам. А мы постараемся помочь вам. Так вот…
Грег сделал длинную паузу, словно собираясь с духом.
— Так вот, — повторил Голдин. — Мой вопрос звучит так: как вы считаете, будут ли когда-нибудь возможны путешествия во времени?
ГЛАВА 18
Вот это да! От меня не укрылось, как вздрогнул Кантона, хотя глаз он так и не открыл.
— Значит, я угадал, — утвердительно сказал Грег. — Значит…
— Вы понимаете, — перебил его Кантона, все еще не открывая глаз, — вы понимаете: ни при каких обстоятельствах, ни под какими пытками я не могу — не имею права — отвечать на ваш вопрос?! Но мы действительно… действительно попали в ужасную ситуацию… Опасность грозит миллионам, а может — десяткам миллионов людей!
— И мы можем помочь предотвратить эту опасность? — спросил я.
— Вы можете помочь… Иначе бы я не начал этот разговор… Вопреки всем инструкциям… Я пытался обойтись своими силами, но… У меня так мало времени… Я должен рассказать вам все, ибо нельзя исключить, что мои действия станут причиной и ваших несчастий… А может быть, и изменят историю всей Земли…
Он замолчал. До сих пор мы разговаривали тихо, но тут Кантона (или не Кантона, не знаю, как теперь его называть) повысил голос:
— Друзья! Я обращаюсь ко всем! Подойдите, пожалуйста, к нам. Я должен рассказать вам одну удивительную историю.
Когда все расселись вокруг, он продолжил:
— Я не Рене Кантона. На самом деле меня зовут Рик Парсонс. Мне 38 лет. Я родился в Лос-Анджелесе… Вернее, я должен родиться там почти через сто восемьдесят лет…
Никто не шелохнулся. Рик вздохнул и заговорил снова:
— Я профессиональный хронавт-испытатель. Путешественник во времени. Это моя работа, ею я занимаюсь вот уже 14 лет… Но сначала я должен рассказать о главных принципах своей работы. Прежде всего, путешествие в будущее невозможно. Пока. Мы «ходим» только в прошлое. Двадцать лет назад мы впервые получили стабильное темпоральное поле 1-го вида. И, будучи защищены им, перемещались в очень близкое прошлое — на 2–4 дня. При переброске тратилось огромное количество энергии. Мы наблюдали прошлое, не входя с ним в физический контакт.
— Вы говорите, что, находясь в прошлом, не выходите из темпорального поля. Вы не умеете этого делать или не хотите? — спросил Грег.
— Не хотим. Слишком велика опасность, а порою — и соблазн — что-либо изменить.
— А если действительно попытаться это сделать?
— В теории время представляет собой нечто вроде ствола дерева. Этот ствол мы называем главной мировой линией. Если попытаться сделать что-либо подобное, то мировая линия разделится — даст боковую ветвь. Если изменение не окажет серьезного влияния на ход времени, то боковая ветвь скоро вернется, прирастет к «стволу». Если окажет — то нескоро. Но все равно вернется. Время обладает невероятной инертностью…
