Псков — Валк. Псковско-Рижская ж/д134 версты, 4 часа езды
1
Николя оправдывал себя тем, что он не спал и все видел. Только среагировать не успел. Не у всех же такая нечеловеческая реакция, как у Ванзарова. И ведь все шло так мирно и спокойно, и догадаться невозможно, как обернулось.
Немуров проводил барышню до купе номер «3», постоял у открытой двери, наверняка желая войти, но его оставили в коридоре. Бормоча что-то, он зашел в соседнее купе. После явилась барышня в изумительном платье, иных слов у Николя не было. Он еще заметил, что от уха у нее кровь сочится. Госпожа Звягинцева зашла в свое купе и хлопнула дверью. Чичеров, который за ней следовал, убедился, что она удалилась, и остался в тамбуре, наверно, остудиться. В вагоне было тихо, господа разошлись по купе.
А дальше все случилось быстро и просто. Липа, закутанная в шаль, без лишних слов распахнула купе Женечки и выволокла ту за волосы. Сопротивляться барышня не могла, весь пыл ее был растрачен. Липа вела себя чрезвычайно спокойно, рассудительно, не торопясь. Она толкнула Женечку к окну, и приставила к горлу небольшой ножик с перламутровой рукояткой, которым так удобно чистить яблоки. Лезвие ножика было коротким, широким и бритвенно-острым. От нежного прикосновения на коже выступила бурая капелька.
— Не шевелись, — сказал она так просто, словно просила передать сахар, после чего предложила проводнику отправиться куда подальше. Николя только немного отступил к тамбуру, про него и забыли.
— Все сюда! — крикнула Липа, вставая так, чтобы смотреть в лицо Женечки. Та покорно жалась к ледяному ободу окна. — Ко мне! Сейчас!
Немуров выглянул из купе и сразу скрылся. Лидваль с костылем немного замешкался. Урусов и Дюпре вышли из соседних купе и остались стоять рядышком. Граве присоединился к ним.
Липа сочла собрание полным.
— Господа! Сейчас все решится! На ваших глазах эта мерзавка признается в том, что сделала. Будьте свидетелями ее признания, чтобы она не смогла отвертеться. Говори! При всех говори! Ну!
Лезвие осторожно, чтобы не поспешить, тронуло шею и отступило. Тонкая полоска красным росчерком осталась на коже.
— Долго терпеть не буду, ты меня знаешь, — сказала Липа, сжимая рукоятку и чувствуя, как скользит в ладони полировка. — Мне уже все равно. Одно движение, и тебе конец. Ты же любишь свою дурацкую жизнь? Вот и спаси ее, ты можешь. Себя ты любишь, а его не любила. Совсем не любила. Пусть тебя утешает, что и он не любил тебя. Это чувство было взаимно. Говори, терпение мое кончается… Да и спать хочется…
Женечка упрямо не закрывала глаза.
— Что вы хотите от меня? — спросила она.
— Только признайся в том, что натворила. Расскажи, как убила Григория Ивановича своими чистенькими ручками.
— Я не убивала его, — сказал Женечка внешне невозмутимо.
— Врешь! — закричала Липа. — Не смей врать! Перед смертью врать нельзя! Я твоя смерть, и я — твоя жизнь. Выбирай. Правду говори! Пусть все слышат.
— Делайте, что хотите, мне все рано, — и Женечка закрыла глаза, готовясь к концу.
Липа растерялась, но тут же перевернула так, чтобы кончик лезвия расчетливо уперся в шейную яму. Было очень больно. Женечка застонала. Но не шелохнулась.
— Правду! Будет еще больнее! Ну!
— Посмотри на меня…
Голос был слишком близко. Липа перевела взгляд. Немуров стоял на расстоянии шага. Ружье целилось прямо ей в переносицу. Она увидела два черных отверстия, холодных и пустых, как глаза кобры. Глаза смотрели на нее не мигая, от Немурова пахло ружейным маслом. Отражения дневного света блестели на стволах с инкрустацией. Но Липа видела только две дырки дула.
— Отведи нож, — сказал Немуров.
Теперь она заметила другую пару немигающих глаз. Они целились в нее и готовы были спустить кобру. Липе почему-то стало казаться, что это настоящая змея, только на ошейнике.
— Что? — спросила Липа, выдавая свою слабость и растерянность.
— Медленно отведи нож… Если хоть пальцем шевельнешь, снесу тебе голову. С такого расстояния от твоей красивой головки не останется даже ошметков. Обещаю тебе. А мозги твои, что Женечку могут забрызгать, мы смоем… Делай, что велю. Без шуток.
Она почувствовала, как рука не вовремя стала мягкой и легкой, такое с ней порой бывало и раньше. Тогда она переставала ощущать тело, расплываясь в радости. Но это так не вовремя. Липе нужна была помощь. Она обернулась, ища ее от безнадежности. Лишь бы не смотреть в глаза кобре.
— Господин Немуров… — Ванзаров медленно сделал шаг.
— Не подходи! Спущу курок!
Ванзаров остановился так, что ствол теперь оказался рядом с его плечом.
— Я не причиню зла Женечке, — медленно проговорил он. — Я не позволю волоску упасть с ее головы… Она в полной безопасности. Верьте мне, я ваш друг…
Немуров оторвался от мушки.
— Друг? — еще спросил он.
Липа только успела заметить, что кобра на нее не смотрит, а смотрит уже в потолок. После чего ружье проделало кульбит, а за ним и Немуров, словно они были одним целым. Стрелок упал к ее ногам, звонко стукнувшись лбом и отчаянно охнув. Липа больше не могла держать нож, ставший чугунным. Рука сама опустилась.
Легонько придавив корчившегося на полу Немурова, Ванзаров вырвал у него оружие.
— Рад, что вам хватило ума не забивать патроны, — сказал он, осматривая дуло. — Для полной убедительности могли бы курки взвести. Будьте добры, ножик… — Лезвие само выскользнуло из ослабевших пальцев.
— Подлые у вас приемчики… — Немуров тяжело поднимался, растирая ушибленное предплечье.
