На фоне ликующей Фионы все мы выглядели измученными, выдохшимися, с нездоровым блеском в глазах. Вместе с Мэкки она устремилась встречать возвращающихся победителей. Гарри, Льюис и я следовали в кильватере.
— Нолан — гений, — сказал Гарри.
— Этот долбаный жокей, его соперник, просто-напросто подарил ему победу, — возразил Льюис.
Никогда не стройте предположений, подумал я, вспомнив Дуна. Никогда не предполагайте, что вы одержите победу, до тех пор пока выигрыш не окажется у вас в руках.
Сам же Дун явно строил предположения, продолжал я свои размышления. Несмотря на собственные предостережения. Во всяком случае, мне так показалось.
Мы все отправились в бар, чтобы выпить за победу. Что касается Мэкки, она предпочла имбирный эль, Гарри же заказал столь близкое его сердцу шампанское. Нолан ликовал в не меньшей степени, чем Фиона; Льюис, явно лицемеря и точа зуб на Нолана, присоединился к поздравлениям. Я, полагаю, хоть и участвовал в чествовании победителя, тем не менее все же являлся сторонним наблюдателем. А тем временем, пока все мы шестеро весело улыбались, паутина, в которую попались две молодые женщины, продолжала плестись.
Мы возвратились в Шеллертон до того, как Тремьен вернулся из Чепстоу. Фиона высадила Мэкки у входа на ее половину дома, я же пешком обогнул усадьбу; ключом, который мне дал Тремьен, открыл дверь и включил свет. Раздул тлеющие в камине поленья, налил немного вина и ощутил себя в домашней обстановке.
Звонок в дверь черного хода вывел меня из состояния комфорта. Я поднялся и пошел открывать — поначалу я даже не узнал стоящую передо мной женщину, на лице которой играла застенчивая, вопросительная улыбка. Ее нельзя было назвать дурнушкой, вполне симпатичная шатенка, но чем-то очень смущенная… Жена Боба Уотсона, Ингрид.
— Заходите, — с теплотой в голосе сказал я, довольный, что все-таки узнал ее. — Но, кроме меня, здесь никого нет.
— Я думала, может быть, Мэкки. Миссис Викерс.
— Она на своей половине.
— О… Тогда…
Она осторожно переступила через порог, и я, посоветовав ей не стесняться, провел ее в семейную комнату. Ее нервное напряжение не спадало, она даже не присела, а продолжала стоять.
— Боб не знает, что я здесь, — тревожно сообщила она.
— Не беспокойтесь. Хотите выпить?
— О нет. Лучше не надо.
Казалось, ее что-то мучает, но она никак не решится высказаться; наконец она переломила себя и выпалила:
— Вы были так добры ко мне в тот вечер. Боб считает, что вы спасли меня от обморожения… и воспаления легких. Отдали мне свою одежду. Я этого никогда не забуду. Никогда.
— Вы выглядели очень замерзшей, — сказал я. — Вы уверены, что не хотите присесть?
— От этого холода я была на грани болевого шока. — Мое предложение сесть она пропустила мимо ушей. — Я знала, что вы вот-вот должны вернуться… Я видела, как подъехала машина миссис Гудхэвен… На самом-то деле я пришла, чтобы поговорить с вами. Мне нужно кому-то высказаться, а вы… с вами я чувствую себя легко.
— Так говорите же. Я слушаю.
— Анжела Брикел, так же как и я, была католичкой, — выдала она неожиданно для меня.
— Неужели? — Эта новость ничего мне не сказала.
Ингрид кивнула.
— Местное радио вчера вечером сообщило, что тело Анжелы было найдено в прошлое воскресенье лесником в угодьях Квиллерсэджа. Собственно, о ней было сказано очень мало, говорили в основном о ходе расследования и тому подобных вещах. Полиция подозревает какую-то грязную игру. Грязная игра — глупее слов не придумаешь! Почему бы прямо не сказать, что кто-то ее убил? После того как она исчезла в прошлом году, миссис Викерс попросила меня разобрать в общежитии ее пожитки и отправить их родителям. Я так и сделала.
Она смолкла и изучающе посмотрела на меня, желая убедиться, насколько я вникаю в смысл ее слов.
— А что, — спросил я, — интересного вы нашли в ее вещах? Было что-нибудь такое, что вас насторожило… в связи с ее смертью?
На лице Ингрид отразилось облегчение — видимо, она поверила в то, что я ее понял.
— Набор для проведения самостоятельного анализа на беременность. Она пользовалась им. Осталась только пустая коробка. Я ее выбросила.
Глава 11
Когда в комнату вошел Тремьен, Ингрид бросилась вон, как муха, увидевшая сети паука.
— Что ей было нужно? — удивился Тремьен ее стремительному бегству. — Впрочем, она всегда боялась меня. Этакая мышка.
— Она приходила, чтобы сообщить мне нечто важное. Ей кажется, это должны знать все, — задумчиво ответил я. — И она рассчитывала, что лучше меня рассказать обо всем этом никто не сможет.
— На нее это очень похоже. Что же она сказала?
— Не исключено, что Анжела Брикел была беременна.
— Что? — пустыми глазами уставился на меня Тремьен. — Беременна? Как беременна?
Я объяснил ему, что в ее вещах был найден набор для определения беременности.
— Никто никогда не купит эту штуку, не имея на то достаточных оснований, — пояснил я.
— Действительно, с вами нельзя не согласиться, — поразмыслив, пробасил Тремьен.
— Тем не менее я думаю, что только у вас здесь найдется не менее двух десятков мужчин, да еще бог знает сколько во всем Шеллертоне, не говоря уже о тех, кто вообще имеет какое-то отношение к скачкам, — так что будь она даже дважды беременной и что бы Дун там ни говорил о ее костях — никто вам не скажет, соответствует ли это действительности, к ее смерти это может не иметь никакого отношения.
— Но ведь может и иметь.
— Ингрид сказала, что она, была католичкой.
А это какое отношение имеет к делу?
— Католики против абортов.
На лице Тремьена появилось отсутствующее выражение.
Я переменил тему:
— У Гарри неприятности. Вы слышали об этом?
— Нет. Что за неприятности?
Я рассказал ему об обвинениях инспектора Дуна, а заодно о победе Гвоздички и о признании Льюиса, из которого более или менее можно было судить о том, что он лжесвидетельствовал. В свою очередь, Тремьен смешал себе порцию джина с тоником, которой бы позавидовал сам Гаргантюа, и поведал мне, что у него в Чепстоу был очень паршивый день.
— Один из моих скакунов упал, другой налетел на барьер перед самым финишем и лишил меня победы, когда она фактически была у меня в кармане. К тому же Сэм еще выбил себе большой палец, который чертовски распух, и хотя это не так страшно, он вполне о’кей, однако до следующего четверга я его выпустить не смогу. А это значит, что на понедельник мне придется искать другого жокея. Владельцы же, скажу вам откровенно, подняли такой шум и вой, что пришлось столкнуть их лбами, иначе бы мне самому пришлось полезть на стену.
