– Да, вы правы. – Джейн пододвинула к себе раму и взяла иглу с ниткой.
Какое-то время Трешем молча смотрел на нее. Она была воплощением красоты и грации. Леди до мозга костей. Леди, оказавшаяся в затруднительных обстоятельствах, вынужденная приехать в Лондон в поисках заработка, устроиться помощницей модистки, стать его сиделкой, а потом – любовницей. Нет, к этому ее никто не принуждал. Он предложил ей карьеру певицы, но она не приняла предложение.
– Именно таким я всегда представлял себе тихое семейное счастье, – неожиданно сказал Джоселин, кивнув на раму с вышиванием.
Джейн посмотрела на него вопросительно.
– Женщина, вышивающая у камина, – продолжал герцог, – и мужчина, сидящий рядом. Мир и покой. Домашний уют.
Джейн вновь склонилась над вышиванием.
– Это то, чего вы никогда в детстве не знали? – спросила она.
Джоселин рассмеялся:
– Моя мать с трудом отличала острие иглы от ушка. И отец никогда не предлагал ей посидеть у камина.
«Почему я это говорю? – думал Джоселин. – Откуда подобные мысли?»
– Несчастный ребенок, – вздохнула Джейн.
Герцог поднялся с кресла и подошел к книжному шкафу.
– Вы читали «Мэнсфилд-парк»? – спросил он.
– Нет, но я читала «Чувство и чувствительность» того же автора и получила огромное удовольствие.
Он снял книгу с полки и снова уселся в кресло.
– Я, пожалуй, немного почитаю вам.
Джоселин не помнил, когда в последний раз читал вслух. Вероятно, в детстве – когда отчитывался перед преподавателями. Зато он прекрасно помнил, что ему никто никогда не читал вслух. Никто, кроме Джейн. Тогда ему показалось, что чтение вслух действует умиротворяюще, даже если слушаешь не очень внимательно.
Герцог раскрыл книгу.
– «Лет тридцать тому назад, – читал он, – мисс Марии Уорд из Хантингдона, имевшей всего семь тысяч фунтов, посчастливилось пленить сэра Томаса Бертрама из Мэнсфилд-парка…»
Джоселин прочел две главы. Потом умолк и опустил книгу на колени. После чего они с Джейн долго сидели в тишине – в благословенной тишине, – и обоим было необыкновенно уютно…
Открыв глаза, Джоселин понял, что задремал, сидя в кресле. Он чувствовал… Что же именно? Может, это было ощущение покоя? Да, несомненно. А может, он был счастлив в эти мгновения? Увы, Джоселин не знал, что такое счастье, и потому не мог ответить на этот вопрос.
Но он чувствовал, что отрезан от всего мира. Отрезан от себя самого – от себя прежнего. Однако он и сейчас был не один. Они вдвоем оказались отрезанными от мира и от самих себя – от Джоселина и Джейн, существовавших в иной действительности за стенами, этой комнаты. Может ли такое состояние длиться дольше, чем несколько мгновений? Или, на худой конец, может ли эта комната стать убежищем? Здесь, рядом с Джейн, он чувствовал себя в ладу с миром и самим собой – ощущение, прежде ему незнакомое.
Глупости! Он должен положить конец этим вздорным фантазиям. Причем сразу же, без раздумий. Надо либо немедленно уйти, либо уложить ее в постель.
– Что у вас за вышивка? – спросил он. Она улыбнулась, не поднимая головы.
– Скатерть. Для столовой. Я нашла себе полезное занятие. Вышивание всегда было моей страстью.
Сидя в кресле, Трешем не видел вышивку, но лежавшие на табурете шелковые нитки – все осенних оттенков – представляли прекрасную цветовую гамму.
– Вы не разгневаетесь, если я встану и подойду к вам? – спросил герцог.
– Конечно, нет. – Джейн взглянула на него с удивлением. – Хотя вы едва ли интересуетесь рукоделием.
Она вышивала сценку в осеннем лесу.
– А где ваш образец? – спросил Джоселин. – Трудно по одному фрагменту составить впечатление о целом.
– У меня в голове, – ответила Джейн.
– Вот как? – Он понял, почему она назвала рукоделие страстью, а не просто увлечением. – Тогда вы человек искусства, Джейн. У вас прекрасное чувство цвета и формы.
– Странно, но я никогда не могла воплотить то, что вижу, на бумаге или холсте. Зато иглой и нитью кое-что получается…
– А мне никогда не удавались пейзажи, – в задумчивости проговорил герцог. – Всегда казалось, что природа создает шедевры и бессмысленно с ней соперничать. Но человеческие лица – дело другое. Ведь портреты… – Джоселин осекся и отвернулся в смущении.
– Вы пишете портреты? – Джейн с любопытством взглянула на герцога. – Мне всегда казалось, что человеческие лица – самое трудное…
– Я вовсе не художник, так, дилетант, любитель, – пробормотал Джоселин, глядя в окно. Сад за окном вдруг показался ему необычайно ухоженным. – Но это я раньше баловался, сейчас нет.
– Вы решили, что живопись – занятие не для мужчины? – спросила Джейн.
Его отец был менее разборчив в выражениях.
– Я бы хотел написать ваш портрет, – услышал он вдруг собственный голос. – В вашем лице, помимо редкой красоты и правильности черт, есть еще нечто… неуловимое и ускользающее. Мне хотелось бы поймать это выражение и запечатлеть его на холсте или хотя бы на листе бумаги. Думаю, любой художник с удовольствием написал бы ваш портрет.
Джейн молчала.
Немного помедлив, Джоселин продолжал:
– Наверху мы будем удовлетворять нашу физическую страсть, а здесь, вдали от любопытных глаз и злых языков, мы станем отдаваться иным страстям, если пожелаете. Вы, кажется, назвали эту комнату вашей кельей? Я предлагаю сделать ее нашим общим убежищем.
Джейн пристально посмотрела на него. Посмотрела прямо ему в глаза.
– Я согласна, – кивнула она.
– Впрочем, я не настаиваю. Мы могли бы беседовать и в гостиной, если вы не желаете пускать меня в свою комнату.
– Нет-нет. – Джейн отрицательно покачала головой. – Я больше не смогу считать эту комнату только своей. Теперь она наша. Место, где контракт не имеет силы. Место, где вы будете рисовать и читать, а я – вышивать или писать. Вы предлагаете сделать эту комнату нашим общим убежищем, и я принимаю ваше предложение. Можете приходить сюда, когда захотите, Джоселин.
Герцог молча смотрел на нее. Смотрел так, словно увидел впервые. Черт возьми, что с ним происходит? Сюда, к любовнице, его могло привести лишь желание. Никаких других причин для того, чтобы являться в этот дом, быть не должно. К чему лишние заботы и хлопоты?
И все же сердце его сжалось от предчувствия счастья. Но что же такое счастье?
– Не, хотите чаю? – спросила Джейн. Она поднялась стула. – казать, чтобы чай принесли сюда?
– Да, – кивнул он. – Да, пожалуйста.
Джейн вызвала горничную и велела принести чай.
