являлся одним из любимых лакомств, постно опустила взгляд в тарелку, не осмеливаясь возражать специалисту.
— Если повару понадобится заправить какое-либо блюдо, госпожа Клэр, он скорее выберет такой благородный продукт, как свиное или кабанье сало. Ну или же во время поста возьмет оливковое масло. Оно очень дорогое, но для стола высокородных вполне подходит. Конечно, есть блюда, которые требует некоторого количества молока, но в целом оно не слишком годится в пищу для нежных желудков благородных господ.
Господин Люке даже поделился со мной несколькими рецептами блюд. Но поскольку в целом на выходе получить «мясо в мясе», да еще и приготовленное неимоверно сложным способом типа: просолить, вымочить в вине, обвалять в пряностях и муке, обжарить в раскаленном смальце, завернуть в пластину свиного сала или бараний сальник, обжарить еще раз, полить соусом, то я даже не стала утруждать себя запоминанием. Однако поняла совершенно точно: я никогда не дам господину Люке рецепт той яичницы, что он ел в первый день. Кроме «приличной» курицы, яичница содержала неприличные картофель, лук и сыр. И хотя блюдо ему очень понравилось, боюсь, что он оскорбится столь низменным составом.
За дни бурана я узнала много пусть и бесполезного, но смешного. Однако больше всего в этом случайном визите порадовало меня присутствие Ханса, слуги господина Люке. За первые три дня этот молчаливый дядька взял на себя обязанность ежедневно таскать воду, снабжать дровами все камины. И, кажется, полностью освободил Агапу от ухода за животными.
Как-то между делом, совершенно незаметно, он попрочнее закрепил одну из полок, на которую мы уже боялись ставить тяжелое. Снял дверцу с буфета, что-то там подтесал ножиком и повесил на место. Теперь эта дверца открывалась и закрывалась легко и свободно, не замирая на середине, и не вынуждала подпихивать ее коленом, чтобы запереть окончательно. Чем больше я смотрела на его хозяйственные заботы, тем больше завидовала господину Люке.
Поскольку готовила я лично, то Ханс получал от меня все “лучшие” блюда, включая жареную куриную ножку. Он даже, кажется, испугался, когда я поставила перед ним тарелку с “деликатесом”.
— Госпожа Клэр, вы и правда…
— Я очень благодарна тебе за помощь в хозяйстве, Ханс. Так что ешь на здоровье.
Агапа, чья порция курицы была гораздо более скромной, недовольно фыркнула. Я осталась равнодушна к ее недовольству. Как ни смешны были застольные разговоры о “высокородных” нежных желудках, но я почерпнула для себя из них следующее: все это время я нарушала местные традиции и устои, кормя служанку с общего стола.
И нет, мне не было жалко лишней порции вкусной еды для нее, но за ней нужно было постоянно присматривать и напоминать о ждущей работе. Ханс же сам, без всяких просьб, делал то, что считал нужным.
Агапа слушается моих приказов ровно до тех пор, пока видит кнут. Как только она думает, что возражение или спор сойдет ей с рук, так непременно заводит беседу о том, что «добрые-то господа этак не делают… Где такое видано – каждый день помои выносить и полы на кухне намывать? Эвон, в ведре меньше половины занято. Баловство это все одно…». При этом ее не смущало, что я сама лично регулярно мою полы в трапезной. С ней приходилось долго и нудно препираться, а на следующий вечер все беседы начинались с начала.
Глава 36
Господин Люке Брашт уехал, прихватив с собой Ханса, и напоследок сказал:
— Благодарю за теплый прием, друг мой. И не переживай: Люке Брашт свое слово держит! Как только доеду до Берстенга, сразу же отправлю Ханса назад. Сам понимаешь, в нынешнее время одному путешествовать слишком опасно.
Я тихо радовалась, что у меня хватило сообразительности поговорить с бароном о смене прислуги. Свекор подробно допросил меня о том, почему я хотела бы оставить Ханса, и задал странный вопрос:
— Клэр, а тебя не смущает, что Ханс принадлежит к церкви Страшного Суда?
Я немного растерялась: разумеется, ни про какую церковь Страшного Суда я не слышала, хотя название звучало вполне угрожающе. А главное, я абсолютно не представляла, чем это может быть чревато для нашего дома.
Именно потому и состоялся у меня длинный вечерний разговор с Хансом. Агапа, которую я вынуждена была оставить на кухне из-за погоды, взялась перебирать крупу и не мешала нашей беседе.
До этого момента я даже не задумывалась о том, сколько различных церковных конфессий существует. Ханс служил у господина Люке последние восемь лет и в целом был доволен и обращением хозяина, и работой. Только вот теперь господин Брашт переезжал в Северные земли, так как получил там небольшое наследство от дальних родственников.
— А всем ведомо, госпожа Клэр, что южане строят церкви во славу Воскрешения. Очень у них таких, как я, не любят. Так что, ежли вы меня при замке оставите, только одна благодарность от меня и будет вам.
Как выяснилось из всех этих разговоров, наша церковь называлась Свидетели Рождества. Они не слишком любили братьев Страшного Суда, но прямой вражды не было. И даже посещать прихожанам одной церкви службы в другой дозволялось. Потому для Ханса гораздо предпочтительнее было остаться здесь, чем ехать с господином Люке.
— Господин Брашт, конечно, всякую защиту мне обещал. Но в завещании прописано было, что он слуг старых три года выгнать не сможет. Их даже в завещании поименно перечислили: до того прежний их хозяин милостивый был. А самому мне сильно не хочется жить там, где для меня ни одного храма, ни одной близкой души.
В общем-то, эти разногласия шли мне только на пользу. Но, признаться, такая сильная неприязнь между различными конфессиями меня поразила. Она казалась мне не просто неправильной, а какой-то извращенной. Именно поэтому, уже после отъезда гостей, я полюбопытствовала у барона, и выяснилось, что мои подозрения были абсолютно правильными:
— Северные земли раньше всего лет двадцать назад, принадлежали другой стране, – барон говорил задумчиво, как бы вспоминая.
