Книга Не умирай в одиночку - Георгий Ланской

– На лапшу уже смотреть не могу, – с отвращением произнесла Юлька, вертя в руках пластиковую коробку с «Дошираком». – Как ее китайцы едят каждый день – не понимаю. Это же сдохнуть можно.

– Вон картошка есть в баночках, – ткнул пальцем я в витрину. – Картошку будешь?

– Не буду. Там крахмал один. Уж лучше эта пакость китайская, чем крахмал. У меня потом воротничок стоять будет как у белогвардейца.

Я хотел было спошлить, что у настоящего белогвардейца может стоять не только воротничок, но, глядя на хмурую Юльку, сдержался. Утрамбовав лакомства в пакет, мы отправились в вагон. Поезд скоро тронулся. В купе было холодно, гораздо холоднее, чем в коридоре. Мы вышли наружу и уставились в окно. Проводник ковырялся неподалеку, делая вид, что прикручивает к потолку отлетевший плафон. Из инструментов у него не было ничего, кроме отвертки. Плафон отваливался и угрожающе скрипел, грозя завалиться прямо на голову проводнику. Мне надоело стоять и я пошел в купе. Со своего места мне было прекрасно видно стоящую у окна Юльку. Проводник неожиданно проявил прыть и подошел к ней небрежной походной пьяного матроса.

– Девушка, у вас случайно не будет плоскогубцев? А то никак не могу починить эту хреновину, – проводник ткнул пальцем себе за спину. Юлька даже не дрогнула в лице. Небрежным жестом, она открыла болтающуюся у нее на плече сумочку и после недолгих копаний вынула из нее маленькие плоскогубцы. Лицо проводника выражало высшую степень обалдения.

– Потом вернете, – промолвила Юлька и шагнула в купе. Проводник долго и тупо смотрел на зажатые в руке плоскогубцы, а потом удалился.

– Господи, откуда у тебя плоскогубцы в сумке? – удивленно спросил я. Проснувшиеся и маявшиеся с перепоя Владик и Серега тоже уставились на Юльку, вытаращив глаза. По их мнению, она наверняка была неземным существом. Юлька вытянула ногу, продемонстрировав ее длину и красоту лакированного сапога.

– Да я ими замки застегиваю, чтобы ногти не сломать, – пояснила она.

– Если выясниться, что пилочкой для ногтей ты взламываешь сейфы, я повешусь, – грозно сказал я.

Остаток дня и вечер прошли достаточно мирно. Мы с Юлькой и вполне оклемавшимся Владиком смотрели на моем ноутбуке кино, а Серега с мутным взором прикладывался к пиву и валялся на полке с бледным видом. Периодически ему приходилось удаляться в сортир, откуда он возвращался с мокрыми волосами и зеленоватым лицом. А на следующее утро мы прибыли в Астану.

Влад и Серега долго прощались с нами, млея от Юлькиной красоты, трясли руки и предлагали присоединиться к празднованию. Однако мы отказали, памятуя, что приехали сюда не развлекаться. Узнав на всякий случай, где поблизости находится гостиница, мы с определенным трудом отделались от наших спутников и с вежливыми улыбками проводили их до автобусной остановки, предварительно расспросив, как проехать на нужную нам улицу. Серега и Влад уехали, а мы остались стоять у уже неработающего фонтана непонятной, если не сказать фаллической формы.

– Церетелли, – с видом знатока произнес я. Юлька фыркнула.

– Угу. А лепил, я так полагаю, с натуры. Что делать будем? Поедем сразу на адрес или сперва город посмотрим?

– Ехать-то рано, семь утра… Давай вещи кинем в камеру хранения и вперед за мечтой…

Гулять по Астане слишком долго не пришлось. Несмотря на то, что это все-таки столица Казахстана, город был небольшим, все достопримечательности собрались буквально в одном месте. Впечатления от прогулки остались бы самые приятные, если бы не пронизывающий ветер и свинцовые тучи, готовые с минуты на минуту разразиться дождем. Левобережная Астана, разрезанная рекой, выглядела домиком Барби, глянцевым и разноцветным, увенчанным золотым яблочком Байтерека. Где-то поблизости с ним, как нам объяснили, находятся поющие фонтаны и огромные цветочные часы, но, к сожалению, сейчас уже не то время года, чтобы любоваться ими. Надо будет приехать сюда летом.

Родители Наргис жили в небольшом частном доме, почти полностью спрятанного за пожухлыми побегами дикого винограда. Я предварительно позвонил им, представившись и сообщив о цели визита. Поначалу отец Наргис был не в восторге от нашего визита, но быстро сдался, когда я сообщил, что у меня есть кое-какие сведения о гибели его дочери.

Мы встали у калитки, и я нажал на звонок. Юлька недовольно оглядывала грозящее разразиться дождем небо с неудовольствием.

– Тоже мне, Казахстан, – ворчала она. – Я всегда считала, что в это время года здесь еще в майках можно ходить. А это почти что Сибирь.

– Это же не Алма-Ата, – усмехнулся я. – Это там в конце октября ходят в майках. А тут те же климатические условия, что и у нас. Ты поэтому так легко оделась?

– Ну да. Думала, дыни купим, яблоки… Деньги у них смешные, правда? Как фантики… Пестренькие, евро такие же, только поквадратнее.

На звонок никто не спешил выйти, только заливисто лаяла собачонка где-то внутри двора. Я надавил на звонок еще раз и увидел, как в окне дрогнула занавеска. Где-то хлопнула дверь, и надтреснутый старушечий голос что-то крикнул собаке. Та на секунду смолкла, а потом снова заверещала. По дорожке, выложенной резиновыми ковриками, к нам шагала женщина в пестром халате, с махровым шарфом на голове. Шла она неспешно, шаркая и приволакивая одну ногу. Плоское лицо с узкими щелочками глаз не выражало никаких чувств, кроме недовольства. Я придал лицу подобающее выражение и ткнул Юльку кулаком в бок. Она перестала разглядывать небо и повернулась к женщине.

Глаза женщины, обшарив мое лицо, уставились на Юльку, и тут лицо женщины резко изменилось. Челюсть поехала вниз, а глаза, мгновенно перестав быть узкими, едва не вылезли из орбит. Юлька беспомощно перевела взгляд на меня, и тут женщина закричала, как раненная птица. Мгновенно утратив свою неповоротливость, она полетела к калитке, вцепившись в запор, едва не вырвала его с корнем. На ее крик из дома выбежал мужчина и молодая девушка, а старуха кричала, кричала, судорожно дергая упрямую калитку, не желавшую открываться. Мы ничего не понимали из ее гортанных выкриков. Однако, до мужчины и девушки ее слова, видимо, долетели, потому что они, как по команде, вытаращили глаза и на реактивной скорости понеслись к калитке. И только когда уступившая напору калитка распахнулась, а женщина, схватив Юльку за руки, повалилась на землю и принялась с криками целовать ее запястья, я все понял. Юлька вырывалась, пыталась поднять женщину, но та не давалась, голося и хватая Юльку за одежду и руки. Мужчина и девушка, подбежавшие к калитке, уставились на Юльку и на их лицах одновременно пробежала волна чувств: надежда, радость, разочарование и боль. У девушки мгновенно брызнули слезы, уголки губ мужчины поползли вниз. Мгновение они смотрели на нас, замерев, словно столбы, а затем неспешно двинулись к пожилой женщине, мягко, но настойчиво поднимая ее с холодной сырой земли.

– Мама, мама, вставай, простудишься, – лепетала девушка. Женщина не слушала, вырываясь и все хватая Юльку за подол пальто.

– Вставай, вставай, – приговаривал мужчина, с легким раздражением отрывая ее руки от Юльки. – Разве ты не видишь, что это не Наргис.