показаний, сделанных ранее, а также от всего того, в чем когда-либо признавались”.
– Я хочу обратиться к совету, – начал Магистр. Он знал, что отныне каждым новым произнесенным словом он сам подписывает себе смертный приговор. Отречься от признаний в ереси – это самое страшное обвинение по тем временам по отношению к подсудимому. Но сейчас можно было говорить, ибо корабли уже достигли своей цели. И теперь можно было открыто защитить старый, как сам Магистр, развалившийся Храм, дабы новому Храму было чем гордится. Магистр встал. И никто из собравшихся еще и предположить не мог, что будет дальше. Магистр встал и видел теперь, как на губах кардиналов начала расцветать презрительная усмешка, как к лжесамоубийцам, которые ищут всегда места в реке, где помельче. Магистр продолжал молчать. Он думал, что их, иерархов ордена, тоже четыре, как и тех простых рыцарей, которых до смерти замучили в подвалах инквизиции. Магистр специально выдерживал паузу, чтобы братья смогли опомниться и встать вместе с ним. Но они сидели. Сидели и терпеливо ждали. Чего? Неужели братья предали его? Пауза явно затянулась. Магистр видел, что кардиналы продолжают ухмыляться. Мол, погеройствовал, и ладно. Дело сделано, и тюрьма лучше, чем костер. Предали. Предали в такую минуту. Предали!! Неужели они решили продолжить свое жалкое существование в обществе тюремных крыс, вместо того чтобы сгореть всем вместе ярким ослепительным факелом и чтобы при этом искры до неба? А усмешка все расцветала и расцветала на губах кардиналов, все нелепее и нелепее становилась затянувшаяся пауза. И тут Магистр почувствовал, как его туники коснулись старческие скрюченные пальцы. Это был приор Нормандии. Он тянул тунику на себя и делал какие-то знаки. Магистр не сразу понял, в чем дело. “Помоги встать! – еле слышно прошептал сидящий внизу старик. – Помоги, слышишь!” Ему просто нужно было опереться на руку друга, чтобы оторвать от ненавистной скамьи свое исстрадавшееся, свое измученное вконец и ставшее таким непослушным тело. И тогда они встали. Встали оба. Обнявшись, два дряхлых рыцаря стояли и смотрели в глаза своим судьям. Жалкое и величественное зрелище. А два других старца смотрели теперь вниз, боясь поднять свои головы. Им было сейчас одиноко и стыдно, стыдно оттого, что они так и не смогли протянуть руки своей к спасительной тунике Магистра, не смогли уцепиться за нее скрюченными пальцами своими, чтобы оторвать отяжелевшие от страха зады от деревянной скамьи, из которой делают во Франции пустые бочки для вина, что обычно на долгие годы остаются пылиться в заброшенных подвалах старинных замков, чьи хозяева уже давно тлеют в могиле.
– Я хочу обратиться к совету, – прервал наконец свою затянувшуюся паузу Магистр. Его старый друг припал к нему, и если сутягам было угодно, то они вполне могли их обвинить сейчас в содомии. Но это были объятия воинов, объятия братьев, а не пошлых любовников, – и напомнить об огромной роли, сыгранной тамплиерами в борьбе с сарацинами, особенно во времена Людовика Святого, деда нашего достославного короля. Хочу напомнить совету о прекрасной смерти Великого Магистра ордена Гийома де Боже в битве при Акре, где вместе с ним погибли еще 300 рыцарей. Именно храмовники несли Святой крест в страны Востока, а также в Кастилию и Арагон. Шипы тернового венца Создателя расцветали в руках наших капелланов в Святой четверг. И они бы не расцвели, если бы братья были виновны. И сердце святой Ефимии не явилось бы нам, храмовникам, в замке паломников милостью Господней, излучающей поистине чудесный свет, если бы мы были виновны. И не были бы мы способны собрать столько святых реликвий, сколько нет даже у самой Римской церкви, если бы были виновны. Более 20 000 братьев пали во имя святой веры в заморских странах. Разве это вы поливали своей кровью пески Палестины? Разве это вы страдали от голода, болезней и от палящего солнца?
– Так, так, Жак, скажи, скажи им, – из последних сил одобрял своего друга приор Нормандии. – Скажи им, Жак! Скажи этим законникам и защити Храм!
– От имени всех братьев, как живых, так и мертвых, обвиняю и вас, и весь королевский суд.
– Под знамена Сен-Дени!!! – срывающимся голосом прокричал боевой клич приор Нормандии. – Громи их, Жак, громи! И если мы не нужны Папе, то и он нам не нужен!!
От этих слов кардиналы сразу же бросились врассыпную. Началась паника. Никто не знал, что делать с взбунтовавшимися еретиками. А Магистр между тем продолжал:
– Вы устроили суд. Вы осудили цвет французского рыцарства. Но вы забыли, что ваш суд не единственный. И поэтому я заявляю, что король Франции Филипп Красивый и Папа Климент V предстанут вместе со мной на другом суде. И Господь призовет их к себе в течение двенадцати месяцев, которые истекут с момента нашей казни.
– Аминь! – заключил это пророчество приор Нормандии.
Из воспоминаний современника: “Как только новость о том, что произошло на совете, достигла королевского дворца, король, посоветовавшись с опытными людьми из своего окружения, однако не спрашивая совета у представителей духовенства, к вечеру того же дня приказал сжечь обоих преступников на одном из маленьких островов Сены, находящемся между королевским садом и монастырем Св. Августина. Можно было наблюдать, как они готовятся принять смерть на костре – исповедавшись, с легкой душой и чистой совестью, проявляя волю и мужество, и все, кто это видел, были восхищены и поражены мужеством их и стойким желанием отрицать свою вину”.
Казнь была проведена столь поспешно, что позднее обнаружилось, что островок Иль-де-Жавио, или Еврейский остров, на котором сожгли иерархов ордена, принадлежал не королю, а монахам Сен-Жермен-де-Пре, так что Филиппу пришлось послать письменные разъяснения, подтверждавшие, что это ни в коей мере не является посягательством на права монастыря.
Виллани писал, “что ночью, после того как Великий Магистр ордена и его товарищ погибли мученической смертью, их пепел и прах были собраны братьями – мирянами и другими верующими и, подобно священным реликвиям, унесены и спрятаны в надежные и святые места”.
Значит, несмотря ни на что, орден продолжал жить. Один Храм сгорел, чтобы уступить место другому, тайному, Храму.
XV. Обезьяна начинает грызть орехи
По тайному распоряжению короля, решившего не дожидаться исхода затянувшегося процесса, 54 тамплиера были вывезены на телегах в поле в окрестностях Парижа, неподалеку от монастыря
