поправил стволом локон Авроры.
– Наслаждайся, князь, последними секундами ее жизни.
Он продолжал говорить, но я его уже не слышал. Я поднял свой бесполезный дуэльный пистолет и нацелил его на негодяя. Ярость пульсировала в моей голове. Я впился в его лицо взглядом. Он смеялся, глядя мне прямо в глаза. Губы дрожали. Открытая пасть обнажила желтые клыки. В этом было что-то… Что-то… Что-то волчье! Волчий оскал!
И тут я вспомнил все!
Исчезли изумруды перед глазами.
Прекратился шум.
Наступила тишина. Абсолютная тишина.
Я перестал смотреть на звериную пасть.
Я видел только ее глаза. Глаза моей Авроры. Глаза моей … Груши.
Они смотрели на меня сквозь слезы. Смотрели с любовью и нежностью.
Я знал, что сейчас будет. Сейчас она скажет: «стреляй». Скажет, так нежно и ласково. Потом раздастся выстрел.
Я закрыл глаза и нажал на спусковой курок. Древний пистоль вспомнил, как проливать кровь и разродился страшным громом.
Когда я открыл глаза, передо мной никого не было.
Я стоял опустошенный. Что происходило вокруг, меня не волновало. Я только что побывал в аду и узнал, что там мне и место.
– Сколько можно ждать, князь?! – раздался звонкий серебряный голос, – вы подадите наконец руку даме.
Обливаясь слезами и мыча, как идиот, я бросился вперед. В канаве неуклюже барахтаясь, пыталась встать моя Аврора. Под ней, нелепо раскинув руки, и развязано раздвинув ноги, валялся Троцкий. В нем не было ничего от поверженного демона. Вместо правого лаза зияла кровавая дырка. Я протянул руку. Она перехватила ее и по трупу выбралась на свет божий. Действительно светало. Занималась заря.
– А вы еще и стрелок.
Мы двинулись катафалку. Шли молча, только Шандор причитал всю дорогу:
– Это чудо! Это чудо! Помощь моих великих предков! Святое место!
У самого катафалка моя спасенная любовь повернулась ко мне:
– Дорогой, прихвати сундук, пожалуйста. Нам понадобятся деньги на мелкие расходы.
Барон неуверенно возразил. Он поднял маузер, направил его на нас, но Голем услужливо взял своего хозяина за руку и отнял с извинениями пистолет. Барон поник. Он грустно провожал нас взглядом, пока мы еле волокли тяжеленный сундук. Голем сказал, что у него болит спина и помочь отказался. Одна странность бросилась мне в глаза по пути к катафалку: тело Заречной исчезло. Я вспомнил, что идя на дело, она впервые за все наше пребывание в Вене надела корсет. Тогда я не придал этому значения.
– Господи, сколько же там? – пыхтя, вопрошал мой товарищ.
Увидев нас с поклажей, Аврора заметно повеселела.
– Считайте, что это мое приданное, князь.
Она одним пинком сбросила на землю гроб с восковой фигурой отца, освободив место для приданного.
– Брак – это большой труд, – пустился в нравоучения Шандор, когда мы, наконец, взвалили сундук на повозку.
– Прощай, Голем!
Аврора дернула вожжи, лошадь подумала-подумала, и тронулась в путь.
– Прощай, Капустница.
Мы проехали в предрассветном тумане, наслаждаясь тишиной и свежестью.
– А почему Капустница? – не выдержал я. – Дай угадаю. Твой Голем сентиментален. В желтом платьице ты была похожа на бабочку.
– Я была похожа на гусеницу, – смеясь, ответила Капустница. – Ела все, что попадалось под руку!
20
Через несколько дней после отсутствия «Т» пришел, как ни в чем не бывало, точно ко времени. С порога заявил, что это наш последний сеанс. Я спросил почему. Он ответил, что вспомнил все. В его манере держаться не было ни грамма прежней нервозности. Он был серьезен и сосредоточен. Без всяких уговоров лег на кушетку и начал свой рассказ.
Старый сад в старом имении. Лето. Они с отцом стреляют по грушам из игрушечного лука. Рядом смеется молодая няня. Следующая картина: отец ставит няне на голову надкусанную грушу и целится из пистолета. Настоящего пистолета. Груша бледна, но улыбается. Выстрел. Няня истерично смеется. Отец доволен собой, значит попал. Следующая картина: пистолет дрожит в детской руке самого «Т». Груша больше не смеется. На ее голове новая надкусанная цель. «Т» плачет, пытается отказаться. Отец кричит. Называет мокрым местом. «Т» поднимает пистолет.
В этот момент на кушетке становится тихо. «Т» глубоко вздыхает и закашливается. Затем медленно глухим голосом продолжает:
«Груша смотрит на меня. Ласково что-то шепчет. Кажется, «не бойся». Я гляжу на нее сквозь слезы. Раздается выстрел. Все занавес. Вот так исчезла Груша из моей жизни. Я убил ее».
«Т» встал с кушетки и собрался уходить. Я спросил, при каких обстоятельствах он вспомнил эту историю. «При драматических», – ответил «Т» и вышел.
Страшная история. Многое объясняет. Надо разобрать этот случай по подробнее.
21
В Опатии сезон закончился. Холодно. С моря дует ледяной ветер. Но у нас огромный камин, в котором горит, наверное, пол окрестного леса. Я смотрю на пламя, как загипнотизированный. У меня странное чувство. С одной стороны я больше не тварь дрожащая. В борьбе завоеванные трофеи: Аврора и богатство – тому доказательством. Но долгожданный триумф потерял смысл. Потому что с другой стороны я – убийца. Убийца самого близкого человека. Доктор прокричал мне вслед, что любой человек, который достаточно честен с самим собой, должен придти к такому же выводу.
Вдруг хлопает дверь. Холодный морской воздух врывается в зал. Пламя заметалось и приникло к бревнам, как хищный зверь. Вошла Аврора.
– У меня кое-что есть для нас.
Она разворачивает и бросает на пол огромную волчью шкуру.
– Давно хотела попробовать прямо на ней.
Она улыбается лукаво, как Джоконда, и начинает раздеваться.
КОНЕЦ
