плёточку.
— Уверен, на сто процентов. Вот кого хочешь, спроси, если мне не веришь. Вон люди посторонние. Можем у них поинтересоваться, — без зазрения совести, перевожу стрелки на НКВДшников. Будут знать, как торговаться, за хабар, который я добуду. Возможно, даже потом и кровью.
Богиня оборачивается и впивается взглядом в стоящего самым ближним орка. Тот сглатывает и, чиркнув себя по горлу, и щёлкнув по зубу, выдаёт:
— Зуб даю, век воли не видать!
Тем временем, сурово командую:
— Руслана, стой молча и не отсвечивай.
— Вот ещё… М-м-м… — девушка пытается возмутиться, но замолкает, ибо трудно говорить с зажатым ладонью ртом.
— Команды надо выполнять сразу, с радостью и энтузиазмом, — поучает блондинку Вовка, стремительно утягивая её назад, за спины наших ребят и девчат, с глаз матушки долой. — Претензии высказывать потом, шёпотом и в одиночестве.
Глаза Русланы в очередной раз меняют цвет. Нормально. Так глядишь иллюзии разрушатся, и отстанет от меня с этим замужеством.
А я тем временем подскочил в Леофасте, и, подхватив её под локоток, потянул в сторонку, подальше от чужих ушей.
— Ты чего красота моя неописуемая, буянишь?
— Ты зачем, гад такой, меня с сестрой поссорил?
— Я? — ткнув себя пальцем в грудь, делаю большие глаза.
— Ты!
— Дал вам в руки оружие, открыл портал, выпихнул туда драться?
— Нет, но…
— Повторяю вопрос. Чего буянишь?
— Ты же всё подстроил! — всплёскивает руками.
— Я?
— Ты!
— То есть это я, — начинаю загибать пальцы, — дал вам в руки оружие, открыл портал…
— Ты что издеваешься? — притопывает ножкой.
— Я?
— Ты!
Поднимаю вверх руку, с растопыренными пальцами:
— То есть это я, дал вам в руки оружие, — загибаю мизинец, — учти, в эту игру я могу играть до самого вечера.
— Бесишь!
— Я? — тычу в себя пальцем.
— Ты! Так стоп! Прекрати или я за себя не отвечаю! — топает ножкой.
— Всё что ты можешь со мной сделать, — приобнимаю красотку за талию, — это догнать, завалить и отсосать.
— Да я в целом только, за. Хи-хи. Но боюсь, дочка не поймёт, — вздыхает.
— Не поймёт, — соглашаюсь.
— И что делать?
— Не палиться, — усмехаюсь.
— Как же я себя ненавижу, — опускает голову.
— За что же это?
— Знала же, что дочка на тебя запала, решила помочь ей, и вот, нате вам, результат, — разводит руками. — Сама втрескалась, хоть волком вой. Ещё и дочка, уйдёт с этой проклятой планеты, а я останусь загибаться с тоски здесь.
— Прям так загибаться?
— А ты попробуй, хотя бы десять тысяч лет, да пусть даже тысячу прожить в мире, где ничего не меняется. Я уж молчу про более долгий срок. Хорошо Всеслав надоумил Эдема игру устроить. Хоть какое-то развлечение было.
— Так наладится со временем всё. Снова начнёте играть.
— И что? Один фиг, всё одно по одному.
— И что никакого варианта свалить? Всеслав вон носится же по вселенной, — чещу в затылке.
— У других богов есть ареал обитания. Когда цивилизация расползается от звезды к звезде, боги следуют туда, где есть вера в них. Наш же мир закрыт, ни чужим богам сюда нельзя, ни нам отсюда. Как представлю, что ни дочь свою, ни тебя, никогда больше не увижу, так хочется сдохнуть. Но, увы, я бессмертна. Так что остаётся только смириться и влачить своё жалкое существование.
— А если это изменится?
— Как?
— Ну мало ли… — отвожу взгляд, поняв что сболтнул лишнего.
— Ты что-то знаешь? — преданно заглядывает в глаза.
— Нет. Просто всякое бывает, — развожу руками.
— На Эдеме, не бывает, — вздыхает. — Разве что… — в глазу, не закрытом повязкой, разгорается огонёк.
— Эй-эй, угомонись!
— Да-да. Хи-хи… Я поняла. Я молчу. Ни словечка никому. Только скажи, всё сделаю. Хи-хи… Вырваться с этого поганого мира. Хи-хи… Тихо-тихо. Это секрет. Эдем не должен узнать.
— Лео, ты это? Ты чего? — обеспокоенно смотрю на, как будто, тронувшуюся умом красотку.
— Ничего. Ничего не слышала. Это секрет.
— Леофаста! — трясу девушку за плечо.
Богиня отскакивает от меня на пару шагов и со всего размаха, бьёт себя ладонью, сперва, по одной стороне лица, затем по другой.
— Ай-ай… — хватается за повязку. — Глазик мой, глазик.
— А что у тебя с глазом-то?
— А фигня, к вечеру заживёт, — отмахивается Леофаста. — Как думаешь, с дочкой удастся помириться? Как подумаю, что уйдёт с Эдема в обиде на меня, так хоть… — глаз снова начинает затягиваться поволокой.
— Так, стоп! — поднимаю руку. — Ты же мне веришь?
— Тебе? — с сомнением смотрит на меня и, вздохнув, сообщает. — Ты прожжённый манипулятор и плут. Но да. Тебя я верю.
— Я постараюсь вас помирить.
— Спасибо!
— Обращайся.
— Ну я пойду тогда? — неуверенно смотрит в сторону нашего коллектива среди которого затесалась её дочь.
— Нет, — качаю головой. — Сделай милость, постой рядышком. В роли суровой богини. Иначе, чувствую, они там до вечера хабар будут делить, — киваю на Степаныча, что азартно размахивая руками, спорил с кучкой НКВДшников, не менее активно жестикулирующих.
Но вся их малина закончилась, стоило явить свой светлый лик Леофасте. Хотя ладно, кому я тут наваливаю. Первое на что обращают внимание при явлении Леофасты, это не лик её, а очень даже конкретные дойки.
Так что мужикам в её присутствии тяжко, мало того что богиня, так ещё попробуй не пялиться. А куда деваться? Вдруг изволит разгневаться. Так ведь и не отвернёшься, вдруг ещё хуже станет. Так что мужички изображают стоиких оловянных торгашей, и смотрят в ехидный глаз. Получается плохо.
И я, в данной ситуации, явно нахожусь в очень выгодном положении. Не то, что меня не привлекают прелести богини, тут как говорится: «Если ты эстет, то эстет навсегда». Просто я эту дамочку видел во всевозможных ракурсах и позициях. Так что, по крайней мере, воображение не шалит, как дурное.
Однако, вернёмся к нашим баранам, что столпились и пялятся, делая вид, что они не такие и вовсе даже не очень сильно заинтересованы.
— Короче, хватит тянуть кота за все подробности. Мы ещё не знаем, сколько
