чтобы я не дергал вас не по делу.
– Добро.
– И это… Ефрем Харитоныч, может… Женщине вашей нужна какая-то помощь…
– Ничего не надо. Спасибо.
– Да не за что. Но если все же защита… Знаешь ведь, куда лезем, Ефрем. Взвесь, – неожиданно переходит на ты наш-почти-губер.
– За моей семьей приглядывают.
Теперь уж точно да! Я сразу выслал несколько близких ко мне бойцов, как только Макс вызвонил меня и рассказал, что у них происходит. Макс… Сын. Я просто не знаю, чего ему это стоило. Но он сделал все как надо. Сумел преодолеть себя. Я так безумно им горжусь. Так горжусь… Ведь если бы не он, неизвестно, чем бы все закончилось. Я почему-то не верю, что Костик, получив свое, отпустил бы дочь. А Вера вряд ли бы мне простила, что я не смог их уберечь. Да я и сам бы ни за что себя не простил. Наши отношения были бы тупо обречены. Тут, конечно, Костик-мразь хорошо все просчитал.
– Вот и хорошо. Нам недолго продержаться, дело-то, сто пудов, заберут наверх.
– Это да.
– Хм… Ну тогда до связи.
Возвращаюсь в допросную.
– Ну что, Костик, подумал?
– Мне нужны гарантии, – выплевывает тот.
– В твоем положении гарантировать что-то сложно. Но для начала я могу обещать тебе отдельную камеру в СИЗО. А там посмотрим, насколько ты будешь сговорчивым.
– Ефрем Харитоныч, – снова открывается дверь. – Там вас вызывают...
Уже? Быстро, однако, сработали. Наверное, это хорошо. Ведь ни у меня, ни даже у Глухова нет каких-то официальных полномочий свыше тех, что дает должность. Негласные договоренности к делу не пришьешь. Есть закон. Есть прописанные процедуры… Я даже больше других заинтересован в том, чтобы все прошло как следует. А за тем, что дело не спустят на тормозах, Герман уж наверняка проследит. У него побольше возможностей.
В общем, со всей этой катавасией домой попадаю только вечером следующего дня. Вера встречает у ворот. Выхожу. Делаю первый глубокий вдох за два дня и, криво улыбнувшись, раскрываю объятия. Ухаю, не рассчитав силы, едва не падаю.
– Что?! – пугается Вера.
– Устал. Просто устал, – укладываю ладонь ей на затылок, губами касаюсь виска… Я действительно так заебался, что ничего больше как будто и не надо. Просто вот так стоять, прислушиваясь к тому, как мне в ребра колотится ее сердце.
– Но все хорошо?
– Вер! Я же сказал, что тебе ничего не угрожает. И свидетельские показания ты уже дала, думаю, тебя больше не будут дергать.
Я действительно отправлял к Вере Димку. Мы все, как положено, зафиксировали, прикрепили к материалам и передали, когда их запросили наверх. Но для надежности я, конечно, потребовал гарантий еще и у Глухова. Тот только подтвердил, что Вере ничего не угрожает. И похвалил, как лихо я это все документировал. Ну, то понятно. Я все-таки профессионал. А Вера… Вера – моя женщина. Я для нее и не так еще извернусь.
– Я не об этом! – отмахивается она.
– А о чем? – недоуменно свожу брови. Спать хочется дико! Башка не варит.
– У тебя все хорошо?
У меня? Во все глаза на нее пялюсь. Она, что ли, обо мне переживала?
– Теперь да… – сиплю и снова ее к себе прижимаю так, что хрустят косточки. Вера обнимает меня в ответ и медленными медитативными движениями поглаживает по спине. Все она понимает, думаю… Вон, как смотрит. И я смотрю… – Люблю тебя.
– Люблю. Пойдем в дом? – спрашивает, откинувшись в моих объятьях. – Я тебе спинку потру.
– М-м-м. В другой раз.
– Совсем нет сил?
– Совсем, – признаюсь, потираясь лбом о ее макушку.
– Ну, тогда душ, и спать, да?
– Да.
На второй этаж плетусь, еле волоча ноги. Останавливаюсь у двери в комнату Макса.
– Он уже спит, – шепчет Вера, осторожно поглаживая меня по спине. – И Юлька…
– Мелкая точно в норме? – интересуюсь, проходя в спальню.
– Точно. Кажется, она ничего не поняла толком.
– Слава богу, – бормочу, расстегивая брюки. Вера становится рядом, помогая раздеться. Ничего чувственного в этом нет. Просто помощь неравнодушного человека другому, полудохлому от усталости.
– Знаешь, что у меня спросила?
– М-м-м… – сил нет даже на уточняющий вопрос. Вера вскидывает ресницы.
– Ты ли теперь ее папа.
Киваю. Ноги не держат, я тяжело опускаюсь на кровать и засыпаю прежде, чем успеваю что-то ответить. Кажется, только глаза смыкаю, как что-то будит. День прибавил, но за окном серо и непонятно – то ли пасмурно, то ли еще не рассвело толком. Вслушиваюсь в тишину дома. Плачет, что ли, кто-то? А нет… Нет. Рвет!
Подскакиваю с постели и без стука вламываюсь в ванную. Вера сидит прямо на полу в обнимку с унитазом. Оседаю у нее за спиной. Перехватываю волосы, как раз когда ее скручивает очередным мучительным спазмом…
– М-м-м… Отойди.
– Я помогу.
– Только… хуже делаешь. Пахнешь…
Пахну?! Ах да. Трое суток почти не мылся. Твою мать… Но не до рыгачки же я воняю?
Быстро стаскиваю с себя трусы и ныряю в душ. Моюсь торопливо, но тщательно. Прям два раза! Не сводя глаз с внимательно за мной наблюдающей женщины. Смотрит, а у самой глаза слезятся.
Вырубаю воду, выхожу, обмотав бедра полотенцем.
– Ты чего? – опускаюсь перед ней на корточки. – Неужели я так вонял, что у тебя аж глаза заслезились?
– Нет, – смеется. – Не выдумывай, – перетекает в мои объятия.
– А почему тогда плачешь, Вер?
Откинувшись в моих руках, Вера закусывает губу, так явно борясь с очередной порцией слез, что мне не по себе становится.
– Ну что такое?
– Боюсь тебя разочаровать.
– Шутишь, что ли?
Вера трясет головой из стороны в сторону. И опять принимается грызть несчастные губы.
– Может, скажешь как есть? – чешу в затылке. – Я не силен в догадках.
– А еще в полиции работаешь, – смеется сквозь слёзы.
– Это все же другое.
– Точно, – влажно всхлипывает. – Я… Ты только сразу не злись, ладно? И себя не накручивай, ведь не факт, что у этого ребенка будут такие же проблемы, как у Макса. Я… Знаешь, я много читала. Так вот – никто не знает точно, откуда берется аутизм. В одних и
