черном пруду моего существования. Детка, я слишком испорчен, чтобы жить среди нормальных людей.
— Тогда мы тебя вытащим.
Его губы трогает грустная улыбка.
— Я не один из твоих зверей, Нера. Некоторые вещи невозможно сшить обратно.
— Мы можем попробовать.
— Ты хочешь для себя такой жизни? — Он сжимает челюсти. — Разве ты не хотела бы иметь хорошего, образованного мужчину, которого ты заслуживаешь?
— Ты так думаешь? — Я наклоняюсь вперед, заглядывая ему в лицо. — Значит, если я скажу "да", ты снова меня бросишь?
— Я никогда не брошу тебя, — говорит он. — Даже если бы захотел. Я знаю, что никогда не смогу. Я буду присматривать за тобой до самой смерти, тигренок. И пока я жив, никто не посмеет тронуть ни единого волоска на твоей прекрасной голове.
— Ты будешь присматривать за мной даже тогда, когда я пойду к алтарю и поклянусь в любви хорошему и образованному мужчине? — Я вырываюсь и толкаю его в грудь.
Его лицо не выражает никаких эмоций, но большой палец, поглаживающий мой глаз, не шевелится. — Ты будешь прятаться в каком-нибудь уголке, пока я буду отдаваться ему так же, как отдавалась тебе? — Я продолжаю. — Будешь ли ты смотреть, как он берет меня на кухонном островке, пока я кричу от удовольствия?
Окоченение охватывает все его тело, только сердце, кажется, работает. Я чувствую его громоподобные удары под своей ладонью. Что-то опасное мелькает в его глазах, когда они заглядывают в мои, но он по-прежнему не произносит ни слова.
Я наклоняюсь вперед, пока мои губы почти не касаются его губ.
— Ты позволишь мне принадлежать кому-то другому, демон?
Ты будешь присматривать за мной даже тогда, когда я пойду к алтарю и поклянусь в любви хорошему и образованному мужчине?
У меня в ушах раздается непрерывный пронзительный звук, смешивающийся с голосом Неры. Это началось как слабое жужжание, когда я заставил себя сказать ей, что она должна быть с другим, но теперь частота повысилась, отдаваясь внутри моего черепа, как мстительная дрель.
Ты будешь прятаться в каком-нибудь уголке, пока я буду отдаваться ему так же, как отдавалась тебе?
В голове возникают образы: она целуется с безликим мужчиной, а он прижимает ее к стене. Затем видение смещается и перестраивается на Неру, распростертую на кухонном острове, ее лицо взволновано и покрыто испариной. Это не горько-сладкое воспоминание, а преследование, потому что это не я ее. Этот пронзительный звук в моей голове резко усиливается, а перед глазами появляются белые точки.
…позволишь мне принадлежать кому-то другому, демон?
— Только через мой труп, — рычу я.
Обхватив ее за талию, я переворачиваю нас, пока не оказываюсь на ней сверху.
— Мне все равно, насколько этот ублюдок лучше меня или достоин ли он тебя. Я, блядь, выпотрошу любого мужчину, который приблизится на пятнадцать футов к тому, что принадлежит мне.
— Хорошо. — Ее рот приподнимается, прижимаясь к моим губам. — Потому что нет никого лучше тебя. Не для меня.
Я беру ее лицо в свои ладони, осыпая поцелуями ее губы, нос, глаза… везде, где я представлял, как целую ее, но не решался. Таким монстрам, как я, не позволено мечтать, и я никогда не мечтал. Пока я не встретил ее. Впервые в жизни я вижу возможность иметь что-то свое. Ее. Моего тигренка.
— Я собираюсь купить нам дом, — бормочу я, проводя губами по ее шее. — И несколько десятков акров земли вокруг, чтобы ты могла держать своих животных. Никаких других людей поблизости. Я ненавижу соседей и не хочу их иметь.
— Звучит дорого. — Она хихикает, когда я целую мочку ее уха.
— У меня есть деньги.
— Может, не стоит тратить все на дом?
— Если ты хочешь, чтобы я купил весь этот чертов штат, то я не против. — Я возвращаюсь к ее шее. Думаю, место под ее ухом — мое любимое.
Еще один приступ хихиканья.
— Сколько?
— Пятьсот. Может быть, шестьсот. Я не проверял баланс своего счета в течение последнего года или около того.
— Здесь, конечно, есть неплохие дома за пятьсот тысяч, но, боюсь, тебе придется сократить стоимость на недвижимость.
— Миллионов, тигренок. Не тысяч. — Я покусываю ее ключицу. — За убийство людей хорошо платят. А за убийство людей, которых трудно убить — еще лучше.
Нера словно замерла подо мной. Черт, не стоило мне этого говорить. Я поднимаю голову и встречаюсь с ее теплыми янтарными глазами.
— Тебе нравится это делать? — шепчет она. — Ее рука тянется к моему лицу, поглаживая подбородок. — Они все же люди. Я уверена, что некоторые заслужили это, но не все. Ты должен что-то чувствовать, когда лишаешь человека жизни. У них есть семьи. Друзья. Люди, которые любят их, и которые будут опустошены их уходом.
И вот мы здесь. Момент, которого я так боялся. Я мог бы сказать, что меня это беспокоит, или что я думаю о тех, кого убиваю, но это будет неправдой. Дружба. Семья. Для меня это просто слова, не имеющие смысла, как иностранный язык, который я слышу, но не могу понять.
— Я не знаю, тигренок, — говорю я, а потом решаю рискнуть и быть честным. Даже если это означает, что после этого она не захочет иметь со мной ничего общего. — Мне все равно.
Несколько мгновений она молча наблюдает за мной, но, в отличие от моих ожиданий, в ее глазах нет отвращения. Только печаль.
— Кто сделал это с тобой? — спрашивает она, ее голос едва слышен.
— Кто сделал из меня бесчувственную машину для убийства? Просто жизнь, Нера. Винить некого.
— Может, ты и машина для убийства, демон, — грустная улыбка появляется на ее губах, когда она заглядывает в ящик тумбочки, — но ты не бесчувственный. На самом деле, я думаю, что ты испытываешь слишком сильные чувства, и из-за этого ты нашел способ подавлять свои эмоции.
— Боюсь, ты ошибаешься, тигренок. — Прищурившись, я удивляюсь, почему она достала маленькие маникюрные ножницы.
— Разве? — спрашивает она. И тут она вонзает острый кончик ножниц в середину своей левой ладони.
— Господи! — Я вскакиваю с кровати и смотрю на ее руку, из раны которой сочится кровь. Схватив ближайший предмет, который попался мне под руку, я снимаю белую наволочку и, как можно осторожнее, беру ее пострадавшую руку в свою. — Зачем ты это сделала? Черт! Отпусти гребаные ножницы.
Кончик ножниц вонзился в ее плоть, и, как только она вытащила его, кровь начала хлестать из раны еще быстрее. Прижимаю свернутую ткань к ее ладони и обхватываю за шею, пригвоздив ее взглядом.
— Какого
