зажмуриваюсь сильно-сильно, чтобы не расплакаться.
Это не поможет.
— Искусственный интеллект сейчас может многое…
Знаю. Сама недавно читала историю про дипфейки, как против такого боролись адвокаты Скарлетт Йоханссон.
— Что делать? — спрашиваю Родиона, впервые так отчаянно ища в нём поддержку.
Во мне мигает сигнал сос, ярко-ярко, и я надеюсь, что он увидит и не осудит…
54. Василина
Ты думаешь, что сломать тебя может из ряда вон страшное, перечёркивающее твою жизнь на до и после, оставляющее рубцы на твоей памяти: предательство близких, например. А на самом деле…
Ломает осознание, что из-за тебя кому-то стало плохо, кто-то умер наяву да ещё и на глазах у всех. И пусть вред не от твоих рук, но именно твоё имя стало катализатором ужасных изменений. Непоправимых последствий, которые ты не можешь стереть или забыть. Даже опровержение не поможет отутюжить всё до последнего залома, что-то останется: мешать не будет, но напоминать… всегда!
— Василин, ты в ванной уже полтора часа, выходи! — стучится в дверь и напоминает о быстротечности Атласов.
Он не ушёл, остался рядом, но предложить реальную помощь не смог, даже видео с записью голоса и моей фигурой скачать не успел, чтобы показать масштаб катастрофы.
Свой телефон найти, подключить его к интернету я так и не решилась, думаю, пока не стоит. Если подруга удалилась, то бег по вертикали уже начался.
— Набери пожалуйста Зарину со своего, — прошу Родиона, когда его обеспокоенный взгляд, пробежав вдоль, сосредотачивается на моём лице.
— Нет, не наберу.
— Почему? — не скрываю обессиленного удивления, заглядывая ему в наглые глаза.
— Вы обе не готовы к этому разговору.
— Я гото…
— Дай ей всё узнать у матери! — резко перебивает меня Родион, и я смолкаю, прохожу в свою комнату, сажусь на кровать и бездумно упираюсь взглядом в какую-то точку на стене.
— Я должна всё объяснить… Никогда, никогда я бы не сказала, что она "всегда напоминала мне приёмыша"… — вспоминаю те обрывки фраз, которыми по памяти поделился Атласов.
Шумно вздыхаю, перебирая идеи, как мне оттолкнуться от этого дна.
Всю неделю вокруг меня накалялись самые разные толки, уже даже равнодушный смог узнать, кто такая Белова Василина. Сложно надеть белое пальто на грязное платье…
Чтобы мне поверила Зарина, должны быть железобетонные доказательства моей правоты либо феноменальное доверие. Проверка на прочность.
И самое страшное — разочароваться в последнем, ведь теперь я не уверена, что между нами настолько крепкие отношения. Друзья ли мы по-прежнему?
— Василин, ложись спать, я принесу сейчас успокаивающий чай, утро вечера мудренее. Решим, что делать! — сидя на корточках, поглаживая мои колени своими теплыми руками, шепчет Родион.
— Не хочу спать! — упрямо мотаю головой в знак протеста. — Не смогу заснуть…
— Знаешь, как мне с детства говорит мама? "Через не хочу!" — улыбается он в ответ. — Давай, я расправлю, а ты просто приляжешь.
Родион поднимается и начинает убирать покрывало, а у меня сил нет даже пересесть.
— Василин, — привлекает внимание он. — Давай, перекинь свои кости на другую сторону.
Несмотря на колкости, говорит он мягко. Таким Родиона я никогда не видела. Мне всегда хотелось старшего брата, наверное, они вот такие заботливые и бывают…
— Василин!
Сворачиваюсь клубком, равнодушие пронзает с головы до пят, подтягиваю рукой плед, накрываюсь с головой. Прикрываю глаза и старюсь выключить слух, чтобы стать незаметной для мира и мир был невидим мне.
Но я слышу, как Родион уходит, через какое-то время возвращается, теребит меня за плечо, тянет на себя плед, чтобы открылась моя голова. Предлагает выпить ромашку, не чай, а отвар. Что-то ещё рассказывает, отвлекает, а мне всё равно, не слышу и не слушаю, но фон не напрягает.
Хорошо, я сегодня пропустила школу; что случилось, будь я на уроках, переменах, доступной для насмешек, улюлюканий, — страшно представить!
Атласов всё же заставляет меня приподняться, выпить тёплый напиток. Сам в это время поправляет подушку, одеяло. Потом забирает пустой стакан и снова уходит, а я почти тут же отключаюсь. И уже до утра.
Просыпаюсь от жары, один бок словно пылает в огне, ворочаюсь, не разлепляя глаз. Слева слышу тихое посапывание и резко поворачиваюсь. Первым делом хочется скинуть наглого Атласова со своей кровати, но потом…
Невольно начинаю рассматривать его умиротворённое лицо без единой родинки или прыщика, довольно густые брови, прямой нос, скулы, красиво выделяющиеся на лице, губы светлые, ассиметричные, плотно сжатые, словно всё напряжение сна забрали себе. Кожа не светлая, ближе к смуглой, наверное, ещё летний загар держится.
Я никогда раньше не оценивала его внешность, а ведь Родион действительно красив. Не удивительно, что некоторые девчонки мечтают пообщаться с ним поближе. Такие, наверное, сейчас злорадствуют больше всех. Но спит он всё же рядом со мной!
Господи, откуда у меня такие мысли шуршат в голове? Нашла о чём думать или переживать!
Пытаюсь скинуть руку Атласова, но он неосознанно притягивает меня ещё ближе. Жара превращается в настоящее пекло, но я терплю. Не хочу будить, ведь ещё слишком рано, быть может, часов пять, мой-то организм привык к таким подъёмам, но не его.
Ещё раз пытаюсь выбраться из объятий, ровно тот же результат. Шумно вздыхаю, а Атласов начинает ерзать. Вчера накрыл меня и покрывалом, и пледом, заботливый до невозможности! Так и лежим.
Смотрю в потолок, прислушиваясь к своим ощущениям, нет вчерашнего убитого состояния, раздрая, даже невероятной усталости. Да, по-прежнему нет поводов для веселья, но и для отчаяния тоже. Может, про сломленную я погорячилась?
— Доброе утро! — подкравшись, приветствует бабушка.
Вскидываю на неё испуганный взгляд, лишь бы она поняла правильно, а то мало ли, ба вроде бы без предрассудков, но не настолько "продвинутая", чтобы плевать на нормы приличия.
— Доброе! — шепчу ей в ответ и наблюдаю за её реакцией.
— Вставай и постарайся не будить молодца! — кивает на моего соседа по сну и уходит.
Внизу ещё и дед. Мне хана…
Открывается второе дыхание, обостряются все чувства разом, и я выскальзываю из-под одеяла, скатываясь на пол. Нащупываю на тумбочке резинку, собираю волосы, которые за ночь прилично разлохматились. Подцепляю полотенце и иду умываться.
После спускаюсь на кухню, где бабушка с дедушкой уже завтракают.
— Доброе утро! — приветствую их, наливая себе лимонную воду, которую выпиваю залпом.
— Доброе! — сухо отвечает дед, и я спиной чувствую его тяжёлый взгляд.
Поворачиваюсь и подхожу к столу, на меня тоже ведь накрыто, неприлично отказываться, хотя и кусок в горло не лезет. Бабушка наливает мне душистый чай, по запаху понимаю, что заварила она с чабрецом и зверобоем.
— Почему нам
