в прорубь прыгнула:
– Со Вселенной и разговариваю.
Но он только кивнул, будто это обычное явление – разговоры со Вселенной, и продолжил есть. Наклонялся он слишком низко, вычищал ложкой из тарелки слишком тщательно — голодный.
— Дорогой гость, уважаемый господин, теперь твой черёд рассказать о себе, — решила немного смутить его в ответ. — Каким образом ты получил такие страшные раны и как получилось, что они так быстро… исчезли?
Ложка, которая носила овощи ко рту, сильно замедлилась, взгляд, однако, так и остался прикован к тарелке.
— Это... это разногласия виноваты, — выговорил он с трудом, будто преодолел горную реку вброд.
— Разногласия? Какие? С кем?
Ложка была отложена, а тарелка ненадолго забыта. И это было не потому, что вдруг разболелся только что прооперированный желудок. Он посмотрел на меня тяжёлым взглядом, а потом уставился куда-то в сторону.
— Есть некоторые вещи, которые делать нельзя. Никогда. Ни за какую цену в мире, — тяжело проговорил он. И слова его ворочались будто огромные валуны — в них слышался грохот, сила и смертельная тяжесть. — Я в ученики пошёл, чтобы свои знания магии усилить знаниями ведьмацкими, попробовать соединить эти две вещи, две силы. И я многому научился, почти всему… — Он откинулся на стуле, скрестив руки и ноги, и продолжил: — Но наставник умер.
Я вздохнула — бывают же в жизни разочарования. А Алессей поднял на меня тяжёлый взгляд.
— Он после смерти хотел передать свою силу мне. А я воспротивился.
Я поощрительно кивнула — мол, слышу, понимаю, продолжай. Хотя и не понимала: дают, так бери, чего противиться?
— Мои родители верили в Первобожество, и я маг. А мой учитель верил в Праматерь, и был ведьмаком.
Я подпёрла рукой подбородок, что было в высшей мере непочтительно, но полностью оправдано — Алессею нужно было выговориться. Его невидящий взгляд и пальцы, которые то сжимались в кулаки, то разжимались были тому подтверждением. Да и в таком состоянии ему ведь всё равно, как его слушают?
К тому же Всёля мне уже всё пояснила:
— Ольга, в любой религии есть приверженцы старого направления, ортодоксы. Но часто рядом с ними, иногда мирно, иногда — нет, существуют те, кто делает шаг вперёд. Ну или в сторону, в неправильную, по мнению тех, кто блюдет старую веру. Вот тут тоже самое: Алессей оказался на острие спора двух верований и на перекрестье магии и ведовства. И брать силу умершего ведьмака в его верованиях было запрещено...
— Да только учитель не смирился! — глаза моего гостя пылали, он часто дышал и уже не разжимал свои пальцы — они были сжаты в кулак. – Он смог привязать её ко мне. И теперь его сила мучает меня, пытаясь через страдания тела сломит мой дух!
Вот тут было уже интересно.
— Частицы его ведовства есть у меня внутри. Они впитывались со знаниями, с заклинаниями, которым он меня учил, с отварами и настоями, которыми он поил меня. И теперь по его воле эти частицы могут вспыхивать внутри и вырываться наружу. Вырываться и калечить моё тело. Но они же и лечат.
Он усмехнулся тяжело и недобро.
— Однако боль сопровождает меня не только, когда крупицы вырываются, но и когда затягиваются раны.
Интересно. Такого я ещё не видела. И даже не слышала.
— И я не слышала, — прошелестела Всёля.
— И долго ещё это будет продолжаться? — может, это и бестактно, такое любопытство, но я себе разрешила.
Маг потёр лицо ладонями, а потом вцепился в волосы, низко опустив голову.
— Пока не сдамся. Или не погибну.
— Не сдамся – это как?
— Пока не приму его силу.
— А ты не примешь?
Знаю, глупый вопрос. Но мне же нужно знать, правда?
Он рывком поднял голову. Ярость, непримиримая, ничем не замутнённая ярость пылала в его глазах.
— Никогда! Лучше смерть!
— Понятно, — протянула, наблюдая, как он снова зарывается в волосы руками.
И спросила у напарницы:
— Всёля, и что это значит для нас? Мне его надо будет собирать по кусочкам снова и снова? Или смотреть, как сам восстанавливается после каждого внутреннего взрыва? Или немного подождать
Она долго молчала, прежде чем ответить. Маг уже отпустил свои волосы, задумчиво посидел над своей тарелкой, уже очнулся от тяжких дум и снова принялся за еду.
— Выход только один, — наконец заговорила Всёля, — он должен принять тот дар, что ему передал наставник. И пока он созреет к этому, будем облегчать его боль. К тому же он нам будет нужен.
Остаток обеда прошел в полном молчании: я переваривала услышанное, пытаясь вытянуть у резко замолчавшей Всёли, почему маг будет нужен, а сам он расправлялся с едой и настоем трав.
— Благодарю, Руки Сердца Вселенной, — вежливо поблагодарил он, когда пустая посуда, сияющая выскобленными внутренностями, была отодвинута на край стола.
Я молча порадовалась, что не помогаю Вселенной переваривать еду или, не приведите Милосердные Боги, выводить её остатки. Меня передёрнуло от фантазии, и я попросила:
— Зови меня Ольга, прошу.
— Хорошо, госпожа Ольга.
Он встал и поклонился.
— Могу ли я вернуться в свои земли?
— Нет! Не отпускай его. Здесь я смогу смягчить приступы или совсем защитить, а там, за пределами, нет! Скажи, что хочешь, но не отпускай.
Я слушала слова моей Вселенной и рассматривала Алессея, представляя, что он мне ответит. Смерив его ещё одним взглядом с ног до головы, сказала прямо:
— Нет. Вы останетесь здесь.
Он напрягся, правая рука потянулась к поясу, а другая, лежавшая на столешнице, сжалась в кулаки. Взгляд потяжелел.
— Почему?
Вот никогда бы не подумала, что слово может быть таким... весомым. Словно камень от лавины ударил меня в грудь.
Неприятно.
Но не связывать же его?
Хотя… Я прикинула, есть ли в моём арсенале что-то, что сошло бы за крепкие верёвки. Или кандалы.
Но сказала примирительно:
— Я вас не держу, Алессей...
— Но?..
Ой, и не надо так вздёргивать брови!
— Но вам легче будет перенести нападки вашего «подарка». Вселенная создаст здесь, в своём сердце, условия, в которых вам будет проще отстаивать ваши… убеждения.
Обе его брови приподнялись в недоверии. А я пожала плечами — ну вот так, да; можешь верить или нет, но принимать решение тебе самому. Он внимательно смотрел на меня какое-то время, а потом
