очень быстро ходит на своих длинных ногах, – уже направила на него какой-то прибор, после этого стала отрывать от дерева куски какими-то щипцами. А два её помощника уже раскладывали рядом свои ранцы и доставали из них разное оборудование. Уполномоченный понял – это всё надолго.
Ему не хотелось стоять, а садиться на песок, когда на градуснике за шестьдесят, – тем более. Тени тут не было, тут и у камней её не везде найдёшь, солнце-то в зените, над самой головой. Он, чувствуя, что нагревается, нажал кнопку впрыска хладогена. А затем взял флягу, открутил крышку…
Пах… донеслось со стороны лагеря. Горохов так и не сделал глотка. Этот звук он помнил. Это выстрел миномёта. Куда улетела мина и где она разорвалась, было неясно, но то, что миномёт стрелял, в этом у уполномоченного сомнений не было. Он сразу взглянул на Терехова. Что там у него под маской – разве различишь? Но внешне он абсолютно спокоен. Кораблёва со своими людьми тоже… Даже не обернулись на звук. Спокойно занимаются своими делами, один из её солдат побежал к следующему дереву и теперь от него отрывает куски. Работают… А это значит… что они были готовы; ну понятно, у них связь через гарнитуру. А вот у Андрея Николаевича связи нет. Поэтому… он просто делает пару глотков теплой воды из своей старой фляги.
И тут ещё один хлопок, нет, ну это понятно, одной миной в движущуюся цель не попасть. В движущуюся?
– Терехов, а в кого палят? – спрашивает Горохов.
– Если будет нужно, капитан вам сообщит, – отвечает рядовой.
Горохов вздыхает. Хорошо, если в даргов. А если это опять боты?
Мысль неприятная. Он вешает флягу на плечо, начинает осматриваться. Револьвер у него отобрали, но оптика была в кобуре. Андрей Николаевич достаёт её. Долго смотрит в одну сторону, в другую.
Пах… И буквально через секунду ещё раз…
Пах…
И на сей раз ему кажется, что он слышит разрывы мин. Горохов отрывается от оптики и снова смотрит на своего сторожа:
– Терехов, а что там происходит?
– Ничего, – нехотя бурчит тот. – Всё нормально.
– Нормально? – не успокаивается уполномоченный. Он не верит, что всё и в самом деле нормально. – По кому хоть стреляют?
– По противнику, – всё так же нехотя отвечает ему солдат.
Самое мерзкое, что у него отобрали его оружие, без своего обреза и револьвера он чувствует себя некомфортно. Пистолет в рукаве, конечно, немного успокаивает его, но совсем немного.
Уполномоченный вздохнул и взглянул на Кораблёву, та как будто и не слышала разрывов, и её люди тоже… Он присмотрелся… Да, один из них достал мотопилу, завёл её и собрался пилить одно из чёрных деревьев.
«В серьёзности намерений им не откажешь!».
Но его опять отвлекает работа миномёта:
Пах…
Через секунду ещё раз:
Пах…
И тут же ещё раз:
Пах…
Горохов глядит на Терехова, теперь солдат за ним не следит, он смотрит в сторону лагеря.
– Слышь, Терехов, бойко палят, – говорит ему уполномоченный, – не на шутку разошлись.
Рядовой бросает в его сторону короткий взгляд, ничего не отвечает и опять смотрит в сторону лагеря. Горохов видит, как он поудобнее положил руку на оружие. Вообще-то это очень нехороший знак, говорящий, что человек больше не расслаблен, что он уже готов начать действовать.
И тут из лагеря доносится новый звук, звук уже пугающий:
Ба-ба-бам… Бам… Бам…
«Ну всё, понеслось». Этот звук Горохову известен, его хорошо и далеко слышно, его ни с чем не спутать, с таким звуком работает двенадцатимиллиметровый пулемёт. А значит, цель уже в зоне прямого видения. К лагерю подошли… ну, метров на пятьсот.
А кто подошёл? Неужели дарги?
Горохов теперь не раздумывает, он сползает с бархана на песок, ничего, что он раскалён. Уж лучше полежать на горячем песке, чем стоять мишенью на гребне бархана. В неподвижную фигуру старый седой дарг попадает из винтовки с трёх сотен метров почти гарантированно. И снова работает пулемёт.
Бам… Ба-бам…
– Терехов, ты бы не стоял столбом, – советует солдату уполномоченный. – Дарги очень хорошо стреляют.
Рядовой бросает на него взгляд и приседает на колено, винтовку подтягивает к плечу.
Горохов слышит завывание мотопилы, он оборачивается на Кораблёву…Нет, её саму и её подручных вся эта стрельба, кажетс,я не волнует, она их просто не касается. Они сосредоточенно пилят торчащее из грунта чёрное растение, ну или что это там.
Глава 28
Он опять достаёт свою оптику и смотрит в сторону лагеря. Ну, пыль, кажется, дым, больше ничего не разглядеть. Даже машин не видно за барханами и термитниками. И самое неприятное – это то, что среди басовитого «баханья» пулемёта он стал различать тарахтение винтовок.
Та-та-та… Та-та-та… Та-та-та…
Горохов отрывается от прицела:
– Слушай, Терехов, запроси капитана, может, нам лучше вернуться? Может, нужно помочь ему?
Рядовой бросает на Горохова взгляд, но ничего не предпринимает.
Берёт винтовку и смотрит в сторону лагеря через коллиматор. А из лагеря доносится всё больше звуков стрельбы. Винтовки уже работают вовсю. Андрей Николаевич снова смотрит в оптику и видит, что пыли над лагерем стало ещё больше. И тут он слышит новый звук, он не знает, что это было:
– Терехов, это что, граната?
Солдат ему не отвечает, и это начинает раздражать уполномоченного, он встаёт с песка и подходит к солдату:
– Терехов, что там происходит?
– Бой, – наконец зло отвечает рядовой.
– Запроси капитана, спроси, что нам делать, может, нам подойти?
Терехов молчит.
– Запроси капитана, идиот! – говорит ему Горохов. И тут же оборачивается на Кораблёву: что она делает?
А она занята чёрными деревьями, как и два её солдата. Их, казалось, не интересует то, что в лагере идёт бой.
«Или они не слышат там, за барханом? Да нет, у них же у всех связь с капитаном. Они не могут не знать об опасности!».
И тут наконец Терехов созрел, он, не снимая респиратора, говорит:
– Первый, первый, я десятый приём…
Горохов садится на корточки рядом с ним. Ждёт и смотрит на рядового, тот под его взглядом повторяет:
– Первый, я десятый, приём…
Снова несколько секунд ожидания и звуков боя, что уже вовсю разгорелся в районе лагеря. Причём Горохов с тревогой замечает, что совсем не слышно миномёта.
– Первый, первый, я десятый, ответь…, – снова повторяет Терехов, а Горохов снова смотрит назад, на Кораблёву.
Если бы уполномоченный сейчас мог, то удивился бы ей: женщина что-то рассматривала на разложенном перед ней полотне. Она стояла на коленях и локтях и смотрела через увеличительное стекло на
