– Я думаю, мадам, – галантно поклонился Володя, – что с завтрашнего дня кафедрой будет руководить Энгельс. А вам, Лилия Степановна, доверят продавать пирожки в буфете. Может быть. Если повезет.
– Он же без степени! Мелкая сошка! У него нет никаких организационных талантов! А у меня есть связи и влиятельные друзья, – рассмеялась Лилия Степановна.
– Убеждена, что ему присвоят степень доктора наук вне очереди, такие прецеденты были, – улыбнулась Алина, – а что касается связей и влиятельных друзей, то не думаю, что они захотят поддерживать с вами отношения после всего этого!
И она показала на работающий в холле телевизор. На экране как раз показывали искаженное гневом лицо Кулибиной и Энгельса, увлеченно пишущего формулы на белой поверхности. По лицу Лилии Степановны полились злые слезы. Она подняла ногу, сняла туфлю на высоком каблуке и изо всех сил швырнула ею в телевизор.
Анатолий Петрович Игуанов сидел на своем обычном месте швейцара. Он пребывал в отличном настроении.
«Ну какой же я молодец! – думал он, изучая список постояльцев. – Одним махом избавился и от ушлой девицы, и от настырного директора, который рано или поздно таки прикончил бы меня из своего большого пистолета!»
В списке женщин, живущих в «Весеннем ежике», значилось несколько очень интересных особ. Анатолий Петрович немедленно возбудился, представляя, как они дрожат от ужаса и слабо отталкивают его ослабевшими от страха руками. В мелкой и злобной душонке Игуанова мелькнуло воспоминание о Елизавете Кропоткиной, проявившей пыл и завидный темперамент и совсем его не испугавшейся. Он подумал было посетить ее снова, для приобретения разнообразного опыта, но потом передумал. Ему хотелось новенькую, молоденькую, длинноногую и желательно задыхающуюся от паники.
– Вот в двадцать шестом номере интересная барышня живет. Рыженькая причем, – пробормотал маньяк про себя. – Правда, придется подождать, пока директор и наглая девка, которая швырнула в меня бутылкой и которую я чуть было не проворонил в подвале, гарантированно скончаются. Они, может, уже и померли, но вдруг нет? Вдруг я туда сунусь, а директор начнет стрелять? И попадет? Или девица в меня чем-нибудь опять бросит?
Игуанов поежился. Полтора года тому назад женщина, к которой он нагрянул в номер, оказалась каратисткой и так его отметелила, что он еще неделю после того случая не мог понять, стал он импотентом или все-таки нет.
Оказалось – к счастью для Анатолия Петровича и к несчастью для его жертв, – что нет.
Украдкой потерев шрам, который остался после той встречи, Игуанов снова углубился в чтение списка. Интересные варианты проживали еще в пятнадцатом и сорок седьмом номерах.
– Эх, надо же еще будет дверь открыть, которую поганка блондинистая заблокировала, – вспомнил маньяк, немедленно наливаясь злобой. Он тогда пришел к девушке, запертой в каменном мешке, полный предвкушения, но получил от ворот поворот. Уж как он бил тогда в дверь, уж как злился и бушевал, но открыть ее не смог.
«Ничего, – с удовлетворением подумал Анатолий Петрович, – блондинок на свете много. Зато теперь я заживу по-новому. Не будет больше директора, устраивающего засады в холодильнике. Не будет больше сумасшедшей девки, которую я чуть было не придушил в ее собственном номере, когда она обнаружила отпечатки моих ботинок. Но она была как электровеник – то туда побежит, то сюда поползет! У-у-у, ненавижу! Выскользнула, можно сказать, из рук. Зря я сидел в шкафу, пытаясь подобрать момент, чтобы кинуться на нее сзади! Зря! Потому что она вернулась тогда вместе с директором. Но зато теперь все сложилось как нельзя лучше».
Он стал в деталях представлять себе, как корчатся от удушья ненавистные директор и блондинка, и заулыбался. Чтобы не спугнуть фантазию, швейцар закрыл глаза и так и сидел с прикрытыми веками. На устах у него блуждала счастливая усмешка.
– Анатолий Петрович Игуанов? – спросил вежливый голос.
Маньяк испуганно распахнул глаза. И снова закрыл, не веря тому, что увидел. Прямо перед ним стояли трое мужчин в милицейской форме, директор – живой и здоровый, и блондинка, тоже находившаяся в добром здравии.
– Да, – ответил маньяк, чувствуя внезапную слабость во всем теле.
– Майор Денис Леонидович Чабрецов, – сказал один из милиционеров, плотный, невысокий и темноглазый, и протянул удостоверение.
Директор повернулся к стоявшей рядом с ним проныре, недостойной, по мнению Игуанова, носить гордое звание женщины, поскольку она не дрожала и не издавала испуганного писка, и что-то сказал. Потом он сделал шаг вперед, схватил Анатолия Петровича за бороду и сильно дернул. Фальшивые усы и борода остались у него в руках.
– Приклеил, отклеил, приклеил, отклеил, – объяснил Сергей Витальевич, помахивая искусственной растительностью в воздухе, – даже если кто-нибудь из жертв увидел его лицо, это ничего бы не значило, потому что человек без усов и бороды практически неузнаваем. В то же время именно из-за растительности на лице я ни секунды не подозревал Анатолия Петровича, так как никто из жертв никогда ничего не говорил ни про бороду, ни про усы. И только когда я увидел в комнате у Светы книгу про злобное инопланетное дерево, выпускающее усики, то догадался, в чем дело и почему я уже несколько лет не могу поймать преступника, который сидит у меня – в прямом смысле слова – под самым носом.
Игуанов злобно заворчал, бросив на директора ненавидящий взгляд. Его песенка была спета.
Рязанцев сидел в кабинете шефа.
– Владимир Евгеньевич, – сказал начальник. Его голос звучал медленно и веско, – вы отлично справились с заданием и спасли создателя аппарата. Я восхищен вашей интуицией, которая подсказала, что главные усилия нужно сосредоточить на защите Максима Энгельса, скромного ученого, ничем до сегодняшнего дня не выделявшегося. Я уже прочитал ваше донесение о том, что вы с Евой Ершовой выследили в лесу и вступили в бой с похитителями ученых и аппарата, ехавшими на угнанном «Хаммере», и вышли победителями.
Рязанцев скромно потупился.
– Вообще-то, гранату бросила Ксения Ряшкина, бывшая подруга хозяина угнанного внедорожника, – уточнил полковник, – я не решался использовать такие серьезные средства из опасения повредить заложникам.
– Это неважно, – махнул рукой шеф, – все закончилось благополучно. Энгельс жив, он получил медицинскую помощь и даже успел выступить на семинаре, объяснив всем – кто именно был главным исполнителем проекта. Агрегат, который спасали Алина Пузько, Нелли Околелова, Владимир Маркс и сам Максим Энгельс, сдан в политехнический музей в качестве особо ценного экспоната. Президент доволен работой нашего ведомства.
Шеф еще немного помолчал.
– Кстати, о Булкиной, – сказал он, внезапно меняя тему. – Мы выяснили, что она вовсе не является прибалтийской шпионкой, как нам ранее казалось, так что можете прекратить попытки с ней сблизиться с целью сбора информации.
– А кто она? – спросил Владимир Евгеньевич.
