превратил падающую воду в источник жизни – двигатель или душу – этого дома.
И я думал: как же под таким ливнем я смогу прочувствовать это органичное слияние пейзажа, водопада и архитектуры, ведь дождь перекроет мне весь вид! Но Райт спроектировал загнутые крыши, балконы, проходы и низкие цементные стены таким образом, что вода не отводилась через водостоки, и дождь прозрачными слоями стекал со здания, окутывая его ступенчатыми, спадающими каскадами. Райт превратил этот дом во время ливня в водопад над водопадом – как будто природа водопада раскрывалась лавинообразно, переливаясь под, через, над домом и из него.
Иногда наши ожидания берут над нами верх, заслоняя реальность. Ненастная погода превратила мое паломничество в Дом над водопадом в неожиданный, потрясающий опыт, затмивший все мои фантазии. Находясь там, я вспомнил притчу об учителе дзен, которого ученики повели на известную панорамными видами горную вершину. Когда они достигли цели, поднялся густой туман, сведя видимость к нулю. Ученики очень огорчились. «Дух захватывает», – сказал учитель.
Хотя в этой книге я много писал о том, как формальные и метафорические элементы складываются в произведения искусства, я подчеркивал, что гораздо важнее понимать, что искусство обладает способностью волновать нас и оказывает на нас необъяснимое воздействие, чем пытаться разъяснять как и почему. Слишком часто мы убеждаем себя, что знаем произведение искусства. Я всё еще познаю произведения, с которыми жил десятилетиями, которые часто посещал и к которым возвращался; нередко мне представляется, что произведения растут вместе со мной – как бывает в любых отношениях. Этот процесс необходимо подпитывать. А для этого нужны время, сила духа и благоприятная атмосфера. Пауль Клее писал, что для создания произведения изобразительного искусства нужно время, что «оно создается постепенно, как дом», но слишком уж часто зрителю «хватает одного взгляда, чтобы осмотреть работу». Клее также говорил, что «чтобы понять работу, нужен стул… Почему стул? Чтобы уставшие ноги не отвлекали разум», пока он занят сложным процессом ви́дения. Клее понимал, что познание искусства требует внимания и времени.
Проведенные музеями исследования показали, что среднестатистический зритель задерживается у произведения искусства всего на пятнадцать-тридцать секунд. Если вы часто бываете в музеях, то наверняка замечали, что люди зачастую проводят это время, читая подпись, а затем быстро окидывают произведение взглядом, фотографируют картину и подпись или делают селфи рядом. Многие произведения искусства не менее сложны, чем фильмы или романы, и на их создание потребовалось равноценное количество времени. Но мы очень часто проводим слишком мало времени, глядя на произведение, вбирая и осмысляя его сложность. Возможно, дело в том, что мы полагаем, будто произведение – как моментальный снимок – запечатлевает застывший во времени момент, а значит, чтобы его понять, будет достаточно момента. Мы забываем, что размышление – один из ключей к опыту. Когда музеи предоставляют настенные тексты-описания или аудиогиды, в которых содержатся указания на то, что нам нужно заметить и получить от произведения искусства, мы можем счесть эти описания эквивалентом опыта. Конечно, они могут стать хорошей стартовой точкой – но они не могут заменить наше собственное исследование того, что пытается передать художник. Уходя из музея, мы хотим чувствовать, что наша встреча с искусством была содержательной, и мы не просто уносим с собой как сувенир какую-то крупицу информации. Искусство способно вдохновлять на изменение представлений о мире и о себе. Именно это искусство и делает. Открытия – его работа. Искусство хочет, чтобы мы, покидая его, унесли с собой нечто большее, более запутанное, единственное в своем роде, и уж точно не что-то столь маленькое, что может уместиться в кармане.
Был взят курс на то, чтобы сделать искусство более «доступным» и «актуальным». В музеях эти изменения воплотились через демонтаж внушительных входных лестниц или рост числа произведений-зрелищ, служащих для развлечения; в результате взаимодействие с искусством, понимание искусства теперь практически не составляют труда: всегда есть короткий путь к истине. Из того, что можно прочувствовать и с чем можно взаимодействовать, строить отношения, искусство превращают в нечто, что можно взять и получить без усилий: теперь его дары можно заслужить, просто зайдя в музей для галочки. А среди музеев – даже среди музеев мирового класса с их энциклопедическими коллекциями – растет обеспокоенность тем, как их воспринимают, и в особенности страх, что их взгляды сочтут элитарными и косными, решат, что они не поддерживают разнообразие. Этот страх – следствие недостатка веры в безусловную силу и универсальность искусства. Я не луддит. Я говорю не о пристрастности к определенной группе, жанру, предмету или материалу, но об идее того, что великое искусство, если ему дать шанс и если зрители готовы делать свою работу, говорит с каждым.
За последние тридцать лет этот курс на доступность, актуальность и завоевание более разнообразной и молодой аудитории способствовал созданию среды, в которой некоторые музеи переосмысливают свою культурную миссию и занимаются ребрендингом. Этот курс в некоторых случаях также приводит к тому, что кураторы устраивают настоящую «рыбалку», надеясь поймать на крючок ту или иную аудиторию или заманить зрителей наживкой, на которую они точно клюнут, – приложениями, французским импрессионизмом, развлечениями, «Звездными войнами», мотоциклами, хип-хопом или модными музыкальными стилями, произведениями художников, принадлежащих к определенной группе. Это привело к тому, что музеи во внеурочное время организуют тусовки и танцевальные вечеринки. Но несмотря на все старания, посещаемость большинства музеев по-прежнему идет на спад; несмотря на то, что подобные выставки и мероприятия привлекают толпы, обычно они не вдохновляют зрителей на более частые посещения регулярной экспозиции или покупку абонементов.
Когда музеи низводят искусство до одного из многих видов деятельности, то и искусство, и музей оказываются бесправными. Когда искусство служит фасадом, используется для того, чтобы отдать должное нашим уже сформировавшимся интересам и пристрастиям, укрепить их – обратиться к тому, что нам и так нравится, или к тому, кем мы являемся, – это подчеркивает наши различия. Если искусство использовать таким образом, это может привести к еще большему разобщению людей. Когда искусство используют для задабривания определенных сегментов общества и их воссоздания, для исполнения их желаний, оно становится ограниченным и ангажированным. Искусство начинают эксплуатировать так, чтобы оно говорило с определенной аудиторией и в конечном счете от ее имени, не позволяя ему говорить за себя и нести просвещение.
Некоторые из этих руководствующихся благими намерениями выставок, которые гонятся за определенной аудиторией и стремятся отдать должное разнообразию, могут поставить под сомнение добрые побуждения музея; вместо того чтобы привлечь к искусству новых зрителей, эти экспозиции подчеркивают различия и выступают за гораздо
