могу, что всплеснуть руками по-бабьи. Марич, что, думает, что я нимфоманка? Обязательно на него наброшусь?
Мне тоже не помешает смыть с себя пыль и выполоскать из волос траву. Вроде бы я не ползала по земле, а грязная я на совесть. По понятным причинам я опять не иду в свою ванную, родительская тоже не манит. Теперь все, что связано с приемными родителями вызывает у меня отторжение. Даже этот дом, в котором было так много счастливых моментов, сейчас не просто меня пугает, а вызывает почти ненависть. Семейное гнездышко? Ха. Скорее, бездонный колодец лжи.
Эта мысль наводит меня на идею воспользоваться летним душем.
Жаль, что жасмин и жимолость отцвели. Наверно в их аромате это стало бы утонченным удовольствием. Перекладины перегородки и настила, нагретые июльским солнцем, парят и дышат древесным запахом. Вода тоже, скорее, теплая, чем освежающая, но все равно приятно.
И вдруг я отчетливо понимаю, что на меня смотрят.
Только не с той стороны, откуда я подглядывала за Маричем, а со стороны кухни.
Бросаю взгляд из-под ресниц. Так и есть.
В распахнутом окне видна широкоплечая фигура Саши в белом вафельном халате. В руках у него чашка кофе. Уверена, это эспрессо. Да. У нас сегодня самообслуживание.
Нет никаких сомнений, что он смотрит на меня.
Любуется?
Меня внезапно торкает. Я, кажется, начинаю понимать, что тогда чувствовал Саша. А еще вспоминаю, как он пересматривал видео из моей ванной.
И жесты мои меняются сами собой, движения становятся плавными, я ощущаю, как истома заполняет меня, заставляя замедляться. И вовсе не потому что я непрочь подразнить Марича. Совсем нет.
Я чувствую, что ему нравится наблюдать за мной. И ведь он тоже красовался передо мной той ночью. Вот и я изгибаюсь, стараясь показать себя с самой привлекательной стороны, принимаю соблазнительные позы.
Но когда меня саму начинает потряхивать от накатившего желания, я прекращаю эту презентацию. Нам бы сейчас поесть и отдохнуть. Саше велено не геройствовать. Мне, наверное, стоит сегодня лечь отдельно. С моей привычкой заползать на него ночью, я могу навредить.
На кухне меня встречает неожиданность.
Саша обнаружил результаты моей терапии и накрыл стол. Ну как стол. Он слишком огромный для двоих. И Саша обустроил нам подоконник, придвинув к нему высокие барные стулья. Зато сервировал как положено.
Даже свечи ставит.
И с моим появлением зажигает их. В эту минуту я смиряюсь с этим домом, потому что здесь и сейчас мне уютно и хорошо.
И Саша рядом.
Надо же. Клялась, что по доброй воле никогда к нему не приду, а теперь мне страшно при мысли о том, что я бы сдержала слово.
– Я нашел вино, но не предлагаю, – хмыкает Саша. – Не думаю, что сейчас это хорошая идея.
– Точно, – соглашаюсь я, взбираясь на стул. Ему запретил доктор из-за медикаментов, а мне не хочется.
Сейчас я чувствую, будто в том летнем душе я смыла с себя не только землю, но и аварию, страх и запреты. Я легкая, как перо.
И голодная, как зверь.
И меня не тяготит молчание, в котором мы поглощаем свой поздний ужин, приятно просто сидеть рядом, касаясь его бедра своим, но когда вилки отложены, и по чашкам разлиты чай и кофе, Марич заводит разговор о том, что сегодня произошло.
– Выходит, у Ольги кончилось терпение. Не понимаю, почему она так торопится. Может, дело в муженьке? Этот ваш дядя Сережа всегда был балластом, и в компании его терпели только из-за Суворова.
– Не знаю. У меня все равно в голове не укладывается, – честно признаюсь я. – Про наследство понятно, и про то, что дядя и тетя в этом замешаны, тоже. И я все равно не понимаю, как можно так…
– Большие бабки, – пожимает плечами Саша. – Ты пока даже не представляешь, насколько они большие. А для тех, у кого их нет, – нереальные. Мечта. Это как ограбить Форт Нокс.
– Но тетя Оля же никогда не нуждалась! Отец всегда ей помогал финансово, и ты сам говоришь, что дядю терпели в компании из-за отца. Вряд ли терпели на маленьком окладе…
– Это несравнимые вещи. А еще есть патологическая зависть. И она очень присуща Ольге, поверь.
– Не замечала за ней, – верчу чашку в руках. Как же плохо я разбираюсь в людях. Это не просто плохо, это катастрофично.
– До смерти Суворовых вам нечего было делить. Я думаю, она знала, какую участь тебе уготовили, может, даже жалела. Пока ты не осталась в живых и не стала наследницей. Тут-то все и заиграло новыми красками. Приоритеты изменились.
– Смогу ли я когда-нибудь спать спокойно? – вздыхаю я. Наследство-то никуда не делось.
– Их задержали. Я про твоих родственничков. Макс отписывался. Его человек видел, как их мирно взяли после поминок, как раз Сергей подъехал. Задержался где-то. Опоздал. Говорит, пробки. Пока говорит. Но я таких, как он знаю, он первый начнет петь соловьем. Так что сейчас тебе нечего бояться.
Саша обнимает меня за плечи и притягивает к себе, я осторожно пристраиваю голову у него на плече, и бессмысленно вожу пальцем по его запястью, наслаждаясь теплом его кожи, тем что он живой.
Поднимаю на него взгляд и в очередной раз пропадаю.
Саша смотрит на меня, как нечто удивительное, непонятное и ценное. Сердце щемит от внезапной нежности, и я тянусь к Маричу губами.
Я хочу лишь легонько коснуться его щеки, потому что мои чувства во мне не умещаются, но Саше поцелуй в щеку почему-то не нравится. Он захватывает в плен мои губы, снова раздувая костер из тлеющих углей.
Глава 45
От неразумного порыва нас уберегает телефонный звонок.
Видя выражение моего лица, Саша усмехается:
– Кажется, ты права. Телефон за стол лучше не брать.
Технически мы не за столом, но я только укрепляюсь в своем мнении, когда Саша достает мобильник из кармана халата.
– Да, Макс. … Уже. … До Вальцова? Ладно. … А по другому вопросу есть что? … Понял. Давай.
– Что он хотел? – пристаю я, когда непонятный диалог закончен.
– Просит заехать к нему до явки к следователю, – поясняет Саша, целуя меня в макушку.
Этот жест так меня пронимает, что я чуть не забываю, что хотела спросить еще.
– А что за другой вопрос? – все-таки собираю мозги, которые от нежности, заполнившей
