просить снисхождения! Кто морил голодом и заставлял работать в подземелье советских военнопленных? Кто строил концлагеря, в которых круглые сутки сжигают живых и замученных? Кто сжигал села вместе с жителями?
– Я солдат, жгли и убивали СС, – попытался возразить гауптман.
– А! – зло усмехнулся Сосновский. – Вот вы уже и начали оправдываться, вот вы уже и почувствовали, чем закончится эта война! Отойти в сторону пытаетесь? Вы за все заплатите, когда придет время. Мы не нацисты, мы не хотим быть похожими на вас, мы не воюем с ранеными и больными, как это делаете вы! Черт с вами, оставайтесь, кто выживет. Пусть ко мне подойдет доктор и скажет, что нужно для раненых. Я распоряжусь помочь!
Герда все поняла и направилась к Михаилу, обходя лежащих на полу. Она была босиком, без туфель, чтобы удобнее было заниматься ранеными.
Они отошли к окну.
– Мы уходим, – тихо сказал Михаил. – Может, передумаешь, Катя, и уйдешь с нами.
– Нет, Миша, я должна остаться. У меня задание. Я отсюда должна буду вернуться в Берлин. Я буду включена в состав персонала одной медико-биологической лаборатории. Мы должны знать, что за гадость еще придумали немецкие инфекционисты и вирусологи. В столицу приехал кто-то из японцев, а они в Маньчжурии преуспели в этих вопросах.
– Хорошо. Ты береги себя, Катя!
– Ты тоже, Миша. Выживи в этой войне!
– Я бы хотел с тобой встретиться после войны. Часиков в шесть вечера. У кинотеатра.
– В шесть часов вечера после войны? – спросила Герда без улыбки, чтобы немцы не заподозрили, какой разговор идет между ней и этим человеком с погонами майора.
– Так и договоримся, – кивнул Сосновский. – До встречи!
– Подожди, Миша. Может, это вам поможет. Не знаю. Имей в виду, что перед поездкой сюда, до того как меня здесь упрятали, я оставила своему радисту записку для шифровки в центр. Там должны знать о том, что произошло. Теперь, наверное, знают.
– Спасибо, – кивнул Сосновский и пошел к выходу, не оборачиваясь.
«Такая вот работа, – думал он. – Оставлять дорогих тебе людей, уходить, не зная, что их ждет. А порой и зная, что их ждет. И не сказать главного, не сказать самого важного, не обменяться мыслями, взглядами. Снова дороги войны разбросают нас, как ветер песчинки, по необъятным просторам земли».
Отправив машины, группа Шелестова уселась в мощный разведывательный вездеход с откинутым брезентовым верхом и двинулась следом. Они должны были доехать по шоссе до развилки, где колонна с чехами свернет на Збраслав и исчезнет в Судетских горах. А машина советских разведчиков уйдет на восток, на Пардубице.
Перед мостом через речушку Выгань, приток Лабы, когда они уже выскочили на шоссе перед передним грузовиком, Шелестов схватился за автомат и крикнул:
– Тормози!
Сосновский, сидевший за рулем, плавно нажал на тормоз, и машина прокатилась еще несколько метров, пока совсем не остановилась. Перед мостом поперек дороги стоял командирский легковой «Даймлер». На переднем крыле сидел мужчина в армейских бриджах и в офицерских сапогах. Поверх шерстяного свитера на нем была кожаная куртка и черный берет. Он смотрел на приближающуюся колонну и курил. Когда машина остановилась, он бросил окурок, взял из кабины палку с белым полотнищем и пошел навстречу, чуть помахивая флагом парламентера.
– Доигрались, – проворчал Шелестов. – С таким табором за спиной мы не можем ввязываться еще в один бой.
– Я пойду навстречу и узнаю, чего он хочет, – предложил Сосновский.
Шелестов, держа палец на спусковом крючке автомата, согласно кивнул.
Михаил вышел из машины и как был – в грязном офицерском мундире и без фуражки – пошел навстречу незнакомцу. Он остро чувствовал, что сейчас находится на мушке у кого-то, кто прячется под мостом и по обе стороны от дороги за деревьями. Хотя нет. Не по обе стороны, а только справа, со стороны леса. Прятаться со стороны открытого луга опасно и бесполезно. Нет возможности маневрировать. Они ведь не знают наших сил. Или знают? Почему они так нагло себя ведут? И почему сразу не открыли огонь? Немцы ведь знают про документы, которые мы забрали с завода. Не хотят, чтобы эти документы пострадали или были уничтожены? Ну, это тоже козырь в переговорах.
Человек остановился и стал ждать, пока Сосновский подойдет к нему поближе. На Михаила смотрели спокойные, чуть насмешливые глаза. Этот человек не брился дней пять, но в целом был опрятен, в отличие от Михаила.
– А сегодня вы выглядите совсем скверно, дорогой друг, – неожиданно на чистом русском языке заявил незнакомец. – В прошлый раз вы были заправским щеголем от вермахта, столичным майором, а сейчас выглядите как бродяга. Правда, в прошлый раз вы просили прострелить вам руку.
И тут Сосновский вспомнил, где он видел этот спокойный и насмешливый взгляд. Это тот самый человек, который со своим другом помогали Сосновскому, когда во время его приезда с аэродрома в Прагу ему понадобилось попасть в немецкий госпиталь.
– Если бы не ваша небритость, я бы вас сразу узнал! – рассмеялся Сосновский.
– Для этого и существует небритость, чтобы нас не сразу узнавали, – возразил мужчина. – Зовите своего командира, а я своего. Нам передали сообщение для вас от Платова.
Когда Шелестов подошел, у машины уже стоял невысокий худощавый человек в кожанке и офицерской фуражке без кокарды. Он вскинул руку к козырьку и представился:
– Командир отдельного разведывательно-диверсионного отряда НКВД полковник госбезопасности Кузнецов.
– Командир особой оперативной группы Главного управления НКВД подполковник Шелестов.
После представления и обмена рукопожатиями Кузнецов развернул на капоте своей машины полевую карту. Концом финки, вытащенной из ножен на поясе, он ткнул у соответствующего топографического значка:
– Мы сейчас с вами здесь, у этого мостка. К Велижбору подходит немецкая колонна. Они будут на заводе через полчаса. Разберутся в ситуации и бросятся за вами в погоню. Чтобы уйти в горы, раствориться в лесах, вашим помощникам нужно три часа. Потом немцы туда сунуться не рискнут, да и темнеть начнет. Они быстро сообразят, что документы не с партизанами, а у других людей. Думаю, они догадаются, что, кроме чешских патриотов, в захвате завода участвовали и хорошо подготовленные бойцы. Они будут искать вас, зная, сколько и какие машины захвачены на заводе.
– Мы бросим машину ночью, – пожал плечами Шелестов. – Не это главное. Мы вчетвером сумеем раствориться в лесах, а вот как быть с ранеными? Им за три часа не дойти.
– Поэтому я получил приказ прикрыть отход чешских партизан, – ответил полковник. Чем серьезнее будет наше воздействие, тем больше у немцев будет уверенности, что документы находятся в колонне. Вас они искать не станут, не
