большая вооруженная сила! Все это означало, что надлежит действовать на опережение.
Пока мы ехали, я попытался донести это свое видение ситуации до Ворошилова. Он поначалу все кивал головой, соглашаясь с моими соображениями. Но ни о каких принятых мерах так и не рассказал. Как я понял, кроме того, что он послал Буденного против мятежников, наркомвоенмор не сделал больше ничего существенного для подавления мятежа к этому моменту. Он даже не издал приказ о снятии Тухачевского с должности, хотя вполне мог это сделать. И тогда я прямо упрекнул Ворошилова, что решительные меры против мятежников им пока, как я понимаю, не принимаются. На что он сказал мне:
— Вы думаете, Вячеслав Рудольфович, я не понимаю того, что события завертелись на грани новой гражданской войны? Понимаю. Вот только у Тухачевского в руках немалые козыри. Его сторонники находятся на ключевых военных постах. Август Корк командует Ленинградским военным округом. А Украинским военным округом командует Иона Якир. Они оба его друзья. Правда, Московским военным округом руководит сейчас брат Куйбышева Николай. И это немного облегчает наше положение. Но, вы поймите, чтобы сместить сейчас Тухачевского, надо обладать авторитетом товарища Сталина. Потому что за Тухачевским стоит весь кадровый состав армии. А у меня такого авторитета нет. Я знаю, что многие командиры поддержат его, а не меня, дойди дело до противостояния. И мне не хотелось бы, чтобы кровопролитие, которое началось в Горках, разрослось на всю страну. Поэтому я пытаюсь пока, что называется, обойтись малой кровью. А на Тухачевского лучше воздействовать не явно, а по партийной линии, или же по вашей, секретной.
— Иными словами, вы, Климент Ефремович, не желаете брать на себя слишком большую ответственность, если я правильно понял. Но, если, например, Политбюро примет соответствующее постановление, то вы не будете против снятия Тухачевского? Так надо понимать?
Он снова кивнул. И я понял, что, не собираясь лично нести ответственность, Ворошилов охотно соглашался участвовать в ответственности коллективной.
Когда мы приехали в большой сельский деревянный дом в котором Буденный разместил свой штаб, расположившийся в паре километров от границы лесопарка усадьбы Горок, вокруг нас находилось целое стадо расседланных коней. А их вооруженные седоки грелись возле костров. В морозном воздухе пахло, соответственно, конским потом, навозом и дымом. Как только наркомвоенмор вышел из автомобиля, командиры узнавали его сразу, отдавая ему честь по-военному, как положено. Меня же здесь никто не узнавал. Похоже, армейским кавалеристам не часто приходилось общаться с чекистами.
В штабе царила суета. Вбегали и выбегали какие-то люди в военных шинелях: вестовые, курьеры, связисты, снабженцы и прочие военнослужащие, обеспечивающие непрерывность штабной деятельности. Сам же Буденный встретил нас возле стола с разложенной на нем картой местности, возле которой стояли еще несколько командиров в шинелях с красными нашивками-хлястиками на груди и с большими красными звездами на рукавах. Когда мы вошли, Семен Михайлович крутил свои большие усы пальцами левой руки, а правой тыкал в карту, словно бы что-то доказывая.
Все указывало на то, что Буденный и рад был снова покомандовать кавалеристами на поле боя. Ведь его знаменитую Первую конную армию, с которой он и прославился, как один из выдающихся красных командиров Гражданской войны, давно уже расформировали. Читал я в прошлой жизни, что не смог, якобы, обладатель георгиевских орденов за храбрость в конных атаках Первой Мировой совладать с расшатанной дисциплиной своих рабоче-крестьянских бойцов. Повальное пьянство, грабежи населения, насилия над женщинами — весь этот произвол имел место со стороны всадников Первой конной. Да и собственная жена командарма застрелилась при всех из-за измены мужа. А его поход на Польшу оказался крайне неудачным.
Но, возможно, все это не имело никакого отношения к полководческому таланту Буденного? Как бы там не было, а Семен Михайлович прожил в моей прошлой реальности долгую и славную жизнь, став в 1935 году одним из пяти первых советских маршалов, участвуя в Великой Отечественной, возрождая коневодство, пережив очень многих соратников и умерев в 90 лет. Символами в СССР стали его буденновцы и буденовки. А песня «Веди Буденный нас смелее в бой!» долгое время гремела из радиоприемников по всему Советскому Союзу. Так что видеть этого легендарного человека на своей стороне я уже считал удачей.
А в том, что Буденный настроен по отношению к троцкистам достаточно агрессивно, я не сомневался. Ведь я знал, например, про его ссору с писателем Бабелем. Это же был знаменитейший литературный скандал двадцатого года! Бабель служил в Первой конной, написав о ней книгу «Конармия», которая Буденному настолько не понравилась, что командарм публично объявил Бабеля «дегенератом литературы», а его художественное произведение назвал «бабьими сплетнями». Но, дело даже не в том. Главное, что за спиной у Бабеля стояли те самые троцкисты!
Буденный хорошо знал, что главный редактор Воронский, который напечатал книгу Бабеля, был человеком Льва Троцкого. И критика, озвученная Буденным, была сразу же замечена Сталиным, который и постарался использовать этот скандал в своих целях, уже тогда желая ослабить влияние Троцкого на умы людей, возвеличивая через партийную прессу и партийных писателей не Троцкого, а Буденного, как истинного героя Гражданской войны. А Семену Михайловичу внимание со стороны вождя, разумеется, было приятно. И с тех пор он уже прочно занял непримиримую позицию против троцкистов. Теперь же знаменитому красному кавалеристу предстояло столкнуться с троцкистами в прямом вооруженном противостоянии. И, судя по всему, это обстоятельство нисколько не пугало его, а наоборот, раззадоривало. Ибо румянец играл на его щеках, а говорил он пламенно:
— … Так что, товарищи, я предлагаю решительно ударить кавалерией одновременно с двух сторон вдоль реки, чтобы взять в клещи и изрубить всех этих проклятых мятежников, прихвостней Троцкого, к чертовой матери!
Глава 31
Увидев нас, Буденный сказал, прервав совещание комсостава:
— На этом пока все, товарищи, выполняйте. Мне нужно переговорить с наркомвоенмором, раз уж он сам к нам пожаловал.
Мое же появление в компании Ворошилова пока было Буденным проигнорировано. Пока красные командиры покидали помещение, я остановился и внимательно разглядывал знаменитого кавалериста, зная, что он отличался отменной физической формой. Уже за одно это многие военные его уважали и побаивались. В войсках он считался отличным наездником и силачом, который мог, стоя вверх ногами, на руках подняться по лестнице. Поскольку он начинал службу задолго до революции, приняв участие еще в Русско-Японской войне, честно дослужившись до старшего унтер-офицера и получив Георгиевские кресты за храбрость, его признавали своим даже многие военспецы из «бывших» служак царской армии.
