жующих верных ленинцев, я заметил, что в отличие от райотдельских ментов, они за столом почти не разговаривают. По плебейской привычке начав собирать на поднос грязную посуду, я с удивлением заметил, что прочие товарищи, пообедав, просто встают и уходят. Оглядевшись, я заметил, что по залу передвигается женщина в белом и собирает использованную посуду на тележку. Не имея никакого желания насаждать свои порядки в этом областном монастыре, я встал и подхватив портфельчик с уголовным делом, отправился искать кабинет товарища Лобачева.
Язык и логика довели меня до третьего этажа. Нажав на ручку высокой полированной двери, я так и остался на месте. Дверь была заперта. Вспомнив некрасовский стишок про парадный подъезд, я сместился левее по коридору в рекреацию и там пристроил свой портфель на подоконник. Поборов соблазн присесть на этот же подоконник, прислонился к стенке. Ощущение вкусной сытости напрочь развращало и клонило в сон. До назначенных мне пятнадцати часов оставалось еще почти двадцать минут.
Во время прохождения срочной службы в армии, я научился спать не только стоя, но и при передвижении строем. Однако применять благоприобретенные навыки в этих священных стенах я не решился. Поэтому, как мог, так и содержал свой многострадальный организм в режиме бодрствования. Но не сильно преуспел в этом. В чувство меня привел шум захлопнувшейся неподалеку двери. Как раз со стороны триста четырнадцатого кабинета. Взяв с подоконника свою торбу, я пригладил волосы и пошел за угол.
На этот раз дверная ручка подалась и дверь открылась.
— Здравия желаю! — поприветствовал я дородного мужика, пристраивающего пальто с каракулевым воротником на плечики, — Лейтенант Корнеев из Октябрьского. Разрешите?
— Проходите! — толстяк на секунду обернулся, а потом аккуратно повесил свою хламиду в стенной шкаф. Туда же он поместил на полку шапку-пирожок.
— Корнеев, говоришь? — окончательно повернувшись ко мне лицом, товарищ перешел на «ты». — Ну проходи, Корнеев, присаживайся!
Раздеться он мне не предложил, а потеть, чтобы потом вонять, я сам не хотел. Поэтому, сняв куртку, повесил ее на рядом стоящий стул. Товарищ молча проследил за моими действиями, но сдержался и ничего не сказал.
— Что ж ты, Корнеев, присягу свою нарушаешь? — партиец уже сидел за столом и по-простецки муслякая палец, листал бумажки, выбирая нужную.
— Вы извините, но мне инструктор Лобачев нужен! Тот, который Владимир Петрович, — решил я уточнить право толстяка на предъявление мне упреков в клятвоотступничестве.
— Я и есть Лобачев! — заверил меня партийный инструктор, — А ты от вопроса не уходи! Ты почему должностью злоупотребляешь? Тебе, что, денег дали? — Владимир Петрович всё-таки нашел нужные бумаги и положил их перед собой.
Когда он поднял на меня от стола глаза, я понял, что разговор будет непростым. И потому решил предстать перед товарищем в образе честного, но недалекого служаки-мента.
— Никак нет, товарищ Лобачев! — вскочил я со стула, — Не злоупотребляю я и денег мне никто не давал. И с присягой у меня полный порядок!
— Да нет, дорогой товарищ, вот тут у меня аж три жалобы на тебя! — старший инструктор сгреб со стола несколько листков с рукописным текстом и помахал ими у меня перед носом. — Ты, Корнеев, лучше не отпирайся! Если виноват, так имей мужество признаться! Тебя партия поставила покой граждан охранять, а ты вместо этого злостного преступника выгораживаешь! Который трудящихся этого покоя лишает! Сколько он тебе дал? Или только пообещал? — партийный товарищ уставился на меня пытливым взглядом. Почти, как у Ильича, висящего в виде портрета на стене.
Пора было прояснять ситуацию. Пока партийный инструктор не распоясался в переживаниях за пролетарский покой и не вошел в раж.
— Владимир Петрович, я знаю, что сегодня утром в прокуратуре как раз этих девушек опросили. Думаю, что проводящий проверку работник прокуратуры уже выяснил причину данного недоразумения с жалобами на меня. Проверку там проводит помощник прокурора Злочевская. Анна Романовна. Меня она уже опросила. Вы позвоните в Октябрьскую прокуратуру ей и сами лично удостоверьтесь.
Упитанный товарищ Лобачев задумался. Понять его было можно, он уже настроился беспощадно карать продажного мента, а тут, оказывается, еще надо тратить время на дополнительные разбирательства. Он уже готов был подать на стол начальнику своего отдела победную реляцию и серебряное блюдо с головой ментовского оборотня, а теперь придется чинить дальнейшие разборки.
— Выйди! — товарищ Лобачев потянулся к телефонному справочнику.
Я шустро подхватился со стула и шагнул к двери. Очень кстати выпроводил меня из кабинета Владимир Петрович, мне уже не терпелось посетить помещение со шляпой на дверной табличке. Не теряя времени, я спорым шагом направился в сортир и также быстро вернулся. За дверью с номером триста четырнадцать все еще бубнили. Интересно, что же ему там плетет сейчас Злочевская?
— Корнеев! — донеслось из-за полированной двери.
Я протиснулся в кабинет и изобразил нерешительность.
— Чего встал, проходи, садись! — интонации в голосе товарища Лобачева по-прежнему звучали барственно, но кровожадности в них уже не слышалось.
— Рассказывай, кто там тебя принуждал служебный долг нарушить? Начальник твой? — похоже, что партийному инструктору было пофиг, на чьей снесённой черепушке набирать очки перед своим руководством.
— Никак нет, Владимир Петрович! — заметив, что сугубо гражданский пузан млеет от казарменного почитания, я обращался к нему, как солдат-первогодок к старшине роты.
— Ну чего ты мнешься, лейтенант?! — нетерпеливо поторопил меня инструктор, — Ты не бойся, мы из этих стен любого поправим. А, если понадобится, то и в бараний рог скрутим! Кто на тебя давил? Говори, не бойся!
Пришел тот момент, ради которого вся эта канитель с жалобами на самого себя и затевалась. Настало время колоться и непринужденно подставлять любителя дефицитных книг и чужих квартир.
— Майор Мухортов, — с видимой неохотой произнес я, — Он настаивал, чтобы я отпустил задержанного. И, чтобы дело в отношении него прекратил, — вздохнул я расстроенно.
— А ты? — хищным взглядом впился в меня партийный инструктор, — Отпустил?
— Никак нет, товарищ Лобачев, не отпустил! Сначала задержал его на трое суток, а потом предъявил обвинение и к районному прокурору за арестом вышел, — честно выложил я всю правду.
— И что прокурор? Арестовал? — не унимался обкомовский толстяк.
— Не арестовал, — сокрушенно покачал я головой и развел руками, — Думаю, там мать хулигана подсуетилась, я слышал, что у нее связи везде хорошие, — продолжил я беспредельно
