посмотрел он на меня, — быстро сообразили. Шустро. Если б не вы, точно бы не спасли. А так, дали вы ему шанс на жизнь.
— Скажите, — нахмурился я, — а отчего такое может быть? Возраст?
— Возраст тут не определяет, — врач покачал головой и в очередной раз поправил очки, — хотя и влияет. У больного в анамнезе есть заболевания, чьим следствием может явиться такого рода инсульт. Но вот побуждает обычно к этому сильное душевное переживание. Давление поднимается, рвется сосуд и происходит кровоизлияние.
Я задумчиво отвел глаза к земле. Врач помялся еще пару мгновений. Потом попрощался и вернулся в больницу.
— Мятый слышал, — сказал я, — как Степаныч с Серым утром на складе ругались. Сильно ругались.
— А потом Степаныч долго там, на складу сидел, — вздохнул завгар, — и чего у нас в гараже не ладится? Чего все наперекосяк⁈ — Всплеснул он полными руками.
— Ничего, Федотыч, — сказал я, — садись в машину. Отвезу вас обратно.
— Надобно Серому сообщить, — сказал завгар, когда тесно притулился к пассажирской двери, чтобы Маше было место, — что с его дядькой приключилось.
— Я скажу, дядь Миш, — проговорил я, — по этому поводу не переживайте.
* * *
Сегодня с какой стороны ни посмотри, у Паши Серого был плохой день. Дела с зампредом шли неважно, потому как он решился пока не безобразничать, да еще и с дядькой ругались все утро.
— Ишь какой, — гоня машину обратно в гараж, пробурчал себе под нос Серый, — жизни меня учить решил. А сам-то каков?
Весь сегодняшний день Сашка крутил этот неприятный разговор в голове. Думал он, что будет Степаныч, родич его, тут, в Красной, ему подмогой. Это ж по его предложению, Серый с мамкой да братом переехал в станицу. А как оно вышло? Поучать взялся Серого, как маленького.
— Да как же ты не поймешь? — Говорил Степаныч, — что правильно он все делает! Правильно решил затихнуть, пока армавирское дело тянется. А ты куда лезешь?
— Я уже жалею, — сказал Серый, — что признался тебе, про новые свои дела. Я, то думал, ты мне подмогнешь с запчастями-то. А ты чего?
— Да было бы у нас их много! Так, я бы, может, — Степаныч осекся, опустил глаза к пыльному полу склада, — дак их то не так много. Запчастей-то. Коль щас станут на сторону утикать, так быстро их хватются.
— Да кому они нужны? Кто за ними смотреть-то будет? — Насупился Серый.
— Будуть! Особенно когда начнется уборка, а машины все стоять! И чего тогда?
— Да ничего не будет! — Махнул рукой, Серый, — а как раньше было? Все как-то колхоз выкручивался и щас выкрутится.
— Нет, Пашка, — отрезал Степаныч, — отвечаю я тебе отказом. Не будем мы запчасти на сторону со складу продавать. Ну! К чертовой матери!
Пашка нахмурился. Раздул ноздри своего тонкого носа.
— Ну и брехло ты, Степаныч.
Степаныч, который отвернулся уж к бочке, выдать Пашке масла для заднего моста, аж замер. Оглянулся.
— Чего ты мелешь?
— Брехло ты, дядя Егор. Брехло, и никто больше.
— Ты что, сученок плетешь? — Пошел Степаныч на Серого, — да если б ни я, сидел бы ты после своей колонии за три копейки! Никуда ж брать не хотели, если б ни я!
— Ну-ну, — ближей ни шагу, — Сгорбился Серый, — ни то я за себя не ручаюсь!
— Бить будешь⁈ Дядьку родного⁈
— Да почем мне такой дядька нужен, что слова своего не держит? Ты чего мне говорил, когда я в станицу переехал⁈ Что будешь помогать и нас с мамкой и братом на произвол судьбы не бросишь!
— А что? — Крикнул ему Степаныч, — бросаю⁈ И в гараж тебя устроил, хлопотал, и копейкой, ежели что надо, помогаю! Это ты лезешь куда не просют! Везеде свой нос, в сомнительные дела суешь!
— Тише, не ори, — Сказал холодно Серый, — гараж полный людей уже.
— Неблагодарная твоя рожа! — Плюнул Степаныч.
— Неблагодарная? — Серый нахмурился, — это ж кто кого благодарить должен?
— Ты чего паршивец, плетешь? — Побледнел Степаныч.
Серый злобно зыркнул по сторонам. Приблизился к Степанычу и одним махом схватил его за грудки. Механик испуганно заглянул в Пашкины потемневшие глаза.
— Ты вспомни, из-за кого я в колонии для малолеток оказался? Кто меня надоумил отца зарубить?
— Да ты что такое плетешь-то? — Округлившимися, полными ужаса глазами смотрел Степаныч на Пашку.
— А что? Забыл, как все было? — Холодным зловещим полушёпотом говорил Серый, — когда ты приехал на Новый год к нам в гости, а папка пьяный мать побил. Сеструху твою! Как мы разняли в первый раз его с мамкой. А потом с тобой стояли на дворе, курили. И ты мне сказал, что убил бы его, папку, значит. Да только не хватает у тебя смелости!
У Степаныча сперло дыхание. Он не знал, что сказать. Просто слов не находил.
— А как через полгода все повторилось, на папкином дне рождения, ты ж тоже там был. Видел, как отец на маму бросился. Видел, как я топор с завалинки хвать! И на него! Видел ты все, да не остановил… Никогда ты моего папку не любил, а сам прибить боялся. Моими руками ты его зарубил.
Пашка бросил Степаныча.
— Пусть папку никто не любил. Пусть был он сумасбродный, — отошел Пашка в сторону, переводя дыхания, — но твои слова меня на убийство надоумили. Моими руками, — показал он свои сухощавые пальцы Степанычу, — моими руками ты мамку решил от бати избавить. И моей судьбой.
Степаныч прислонился к стеллажу. Что-то на нем громко брякнуло. Сам же механик тронул пальцами колотившийся висок.
— И потому, — холодно ответил Серый, — не я тебе за помощь должен, а ты мне по гроб жизни. Понял? Не позволю я своим в колхозниках ходить. Выведу в люди.
Пашка без разговоров сам набрал себе масла и вышел из склада.
Очень неприятны были эти воспоминания. Ехал он в гараж и переливал в голове, что может зря так с дядькой жестко поступил. Надоело ему гонять весь день эти мысли, и Пашка решил:
— А пропади все пропадом! Никто меня виноватым не заставит себя признать! Хватит! Повинили уже и на суде, и в колонии. Вся моя вина там и остался…
Уже стемнело, когда Пашка поставил свою машину на место. В гараже было мало людей.
Пашка нахмурился, когда увидел, как Землицын выбирается из Белки. Неужто уже выдали машину?
Пашка плюнул, глянул, не стоит ли дядькин москвич на своем месте, у склада с запчастями. Гордость не позволила Серому пойти к дядьке, просить, чтоб тот домой отвез. Потому пошел он пеший.
— Э! Серый! — Раздался за спиной Пашки свист. Он обернулся.
Шел к нему решительным, широким шагом Землицын. Пашка сначала испугался, но быстро совладал со страхом. Волей натянул на лицо нахальное выражение.
— Чего тебе?
Землицын не ответил. В три шага оказался рядом. А потом лицо Пашкино прострелила тупая боль. В глазах все поплыло, и что-то сильно ударило в копчик.
Когда Пашка открыл глаза, то понял, что лежит на земле. Тронул лицо, ощущая, как набухает под пальцами ударенная челюсть.
— Дядьку своего до больницы довел, — сплюнул Землицын, — до инсульта своими склоками да интригами. Молись теперь, коль верующий, чтоб жив он остался в больнице-то.
Землицын обернулся, пошел к выходу. Пашка провожал его ошарашенным взглядом.
— А по роже получил, — бросил Игорь через плечо, — за масло. Увижу еще раз, что к машине моей полезешь, отделаю сильнее.
* * *
После происшествия с Степанычем прошло несколько дней. Был понедельник, а к середине недели должна была начаться уборочная страда. В гараже полным ходом шли подготовки к уборке. Что касается самого механика по выпуску, то врачи в районе спасли его. Вот только работа Егора Степановича в гараже до сих пор была под вопросом. Непонятно оставалось, как он восстановится после такого тяжелого инсульта.
У меня же была другая напасть. Завгар разрешил мне кататься на Белке. По его словам, приказ об этом еще готовился, но раз уж так все обернулось, я могу ездить на ней и сейчас.
После того, как стал я кататься на Белке, ожидаемо, шоферы принялись меня сторониться. Проявлялось это сначала не сильно, и потому я даже и не заметил. Но вот сегодня… Сегодняшним днем они меня доконали. Но об этом позже.
— Слышь, че скажу? — Начал завгар, когда я утром понедельника зашел в кабинет за путевкой.
— Ммм?
— Пашка Серый написал на тебя жалобу, — сказал Федотыч, — будет товарищеское разбирательство в колхозе по этому поводу.
— А чего тут можно было еще ожидать? — Сказал я, — пусть хоть десять жалоб напишет. Заслужил он по морде-то.
— Я вот думаю, — меланхолично
