сколько времени просидела там. Стеклянные стены террасы погрузились в черноту ночи, когда ИИ возвестил:
— К вам пришел Мика Ривера.
Она моргнула.
— Впусти его. Пожалуйста, приглуши свет до сумерек. — Солнечный свет погас, сменившись мягким голубоватым свечением. Теперь она могла видеть звезды, сияющие на фоне темного неба как бриллианты.
Мика уселся в кресло напротив нее, на столе между ними лежала ее скрипка.
— Прости меня, — срывающимся голосом проговорил Мика. — Прости за Сайласа, за все. Если бы я оказался быстрее, прицелился лучше…
Амелия покачала головой.
В его глазах за очками отражался океан печали.
— Я пытался его спасти.
Амелии не нравилось видеть страдание на его добром и дорогом лице. Она мягко положила ладонь на руку Мики. Какая-то часть ее души хотела прижаться к нему и больше не отпускать.
— Никогда не бери на себя ни малейшей доли вины за это. Никогда. Это не ты. Мой отец и Слоан убили Сайласа. Никто другой. Ты был ему другом. Ты, Уиллоу, Финн и Джерико. Благодаря вашей любви и поддержке мой брат становился другим человеком. Он преображался.
— Да, это так, — прохрипел Мика. — Он правда менялся.
— Я скучаю по нему каждую секунду каждого дня, — прошептала Амелия.
— Я знаю. Он был моим другом. Он пожертвовал собой ради нас. Он умер героем.
Некоторое время они молчали. Просто сидели, наслаждаясь обществом друг друга. В тени мелькали бабочки, в воздухе витал аромат жасмина и жимолости.
Взгляд Мики скользнул к скрипке, лежащей на столе.
— Сыграешь?
Амелия уставилась на свои предательские руки, так невинно лежащие на коленях. Стоило ей произнести вслух эти горькие слова, как они станут реальностью.
— Мои руки. Когда я пытаюсь работать ими, они трясутся. Я едва могу пользоваться вилкой и одеваться… — Она сглотнула. — Я не могу больше играть.
— Со временем они смогут восстановиться? Как память после травмы?
Амелия все еще чувствовала музыку, слышала, как та звучит в ее сердце, в ее душе, представляла себе каждое положение пальцев, каждую ноту и гамму. Но неуклюжие, дрожащие руки предавали ее каждый раз, когда она пыталась играть.
Дрожь не пройдёт. Она знала это до мозга костей, каждой клеточкой своего тела. Некоторые вещи, к сожалению, утрачиваются навсегда.
— Я знаю, как много музыка значит для тебя, — мягко сказал Мика.
Амелия смотрела прямо перед собой. Она не могла смотреть на него. Ей было слишком больно. Если бы она посмотрела в его темные, бездонные глаза, то разбилась бы вдребезги.
Ее глаза горели. Она уже выплакала тысячу тонн слез. Откуда взяться еще слезам?
Мика откашлялся, достал из кармана небольшой предмет и положил его на стол.
— Мы нашли это в кармане президента Слоан.
У Амелии перехватило дыхание. Флешка с ее именем, нацарапанным рукой ее отца.
— Ты знаешь, что там?
— Тео проверил. Это формула твоего лекарства от эпилепсии.
Амелия зажала флешку в пальцах. Ее захлестнуло облегчение, за которым последовала новая волна горя. Она моргнула, отгоняя слезы, собравшиеся в уголках глаз.
Она знала, что это значит. Это был его подарок.
Отец предупредил ее о Слоан и Харпер. И вот теперь это. В тайне он хранил формулу, в которой Амелия отчаянно нуждалась, чтобы жить.
Отец снова спас ее. Он буквально подарил ей жизнь. Она будет жить.
Ее отец. Убийца миллионов людей. Чудовище.
Умел ли ее отец вообще любить? Любил ли он ее по-настоящему? И считалась ли любовь порочного, испорченного человека любовью? Некому было ответить на эти вопросы.
Она пыталась убедить себя, что это неважно, но все-таки его любовь имела значение.
Любовь отца всегда была важна для Амелии.
Глава 36
Уиллоу
— Зачем мы снова идем в поход? — задыхаясь, спросила Уиллоу, у которой от напряжения разболелись ноги. Они с Рейвен поднимались по крутому склону, усеянному глиной и землей, грязью и снегом, ветками и мертвыми листьями. Кругом возвышались дубы, клены, сосны и ели. В конце февраля воздух оставался холодным, но в лучах солнца, пробивавшихся сквозь кроны деревьев, было почти тепло.
— Увидишь, — заявила Рейвен, лавируя между пнями на своем ховерборде. Тень скрылся где-то впереди.
Уиллоу расстегнула куртку и смахнула челку с глаз.
— Кажется, я поклялась никогда больше не делать этого после того адского путешествия. Нас чуть не съел медведь, между прочим.
Рейвен ухмыльнулась.
— Чуть не считается.
— Лес очень опасен, — проворчала Уиллоу.
— Все опасно.
Уиллоу открыла рот, чтобы возразить, но вдруг поняла, что ей нечего сказать. Рейвен права. Уиллоу подумала о Бенджи, о своих друзьях, о семье, о Финне. Возможно, большинство вещей по-своему опасны. Но если оно того стоит, ты все равно делаешь это.
После битвы прошло уже две недели, президента Слоан признали тираном и жестокой убийцей. Слоан и Цербер отправились в тюрьму Убежища.
Суд над Слоан назначили на следующий месяц, но снятое на камеру признание Слоан и сохранившаяся у Деклана флешка с записями их преступных деяний — флешка, которую она пыталась украсть, когда с ней столкнулась Амелия, — послужили достаточным доказательством, чтобы решить ее судьбу. По мнению Уиллоу, и Цербер, и Слоан могли сгинуть в тюрьме навсегда.
Похороны Сайласа состоялись сегодня утром. Боль в сердце до сих пор не утихла, оставаясь жгучей и острой, как раскаленное лезвие. Когда гроб, сколоченный Микой и Габриэлем, опускали в эту ужасную яму, ее сердце снова разбилось. Сайлас покоился в земле, лежа под шестью футами грязи, камня и глины, а кто-то вроде Слоан еще дышал. Ужасно несправедливо.
При всем своем колючем бахвальстве Сайлас был хорошим человеком. В конце концов, он добровольно отдал свою жизнь, чтобы спасти друзей. Он умер героем.
Он заслужил жить героем. Он заслуживал большего.
Теперь в сердце Уиллоу образовалась еще одна пустота вдобавок к Зии, маме и отцу. Сайласа было чертовски трудно любить, но она любила. Она любила его как брата.
Больше не с кем было устраивать многочасовые спарринги, в которых оба потели, истекали кровью и без сил падали с ног. Не с кем было обмениваться колкостями или крушить все подряд. Никто не понимал ее стыда так, как он.
Уиллоу никогда не забудет Сайласа, как никогда не забудет Зию. Горе — это такая вещь, которая сопровождает вас всегда как тень. Как дыра, которую никогда не заполнить и не залатать.
Но жизнь умела прокладывать себе дорогу. Многое нужно было сделать, слишком много людей нуждались во внимании.
Хотели вы этого или нет, мир продолжал существовать.
Жители Убежища и Патриоты усердно восстанавливали поврежденные в ходе битвы здания, разбирали завалы и хоронили погибших. В воздухе все еще витало
