тогда разбойников бы судили по законам страны.
— А если бы их не нашли? — не отступала Шао Цинмэй. — Если бы они спрятались в лесу?
— Тогда это была бы уже не наша проблема, — пожала плечами старейшина Бай.
— Но почему? Где здесь справедливость⁈ — Шао Цинмэй невольно повысила голос.
Старейшина Бай замолчала. То ли из-за долгой дороги, то ли из-за этого разговора, но она выглядела измождённой.
Внезапно Да Шань повернулся, взял Шао Цинмэй за руку и вывел на ладони два слова.
— Мир несправедлив⁈ — вспыхнула Шао Цинмэй. — Ты издеваешься⁈
— Он прав, — подняла на неё уставший взгляд старейшина Бай. — Мир несправедлив. И это то, с чем мы ничего не сможем сделать.
— Тогда ради чего это всё? — сжала руки Шао Цинмэй. — Все эти тренировки? Медитации? Самосовершенствование до изнеможения? Какой в этом смысл? Вы, старейшина Бай, со своим хаотичным ядром каждый день рискуете быть уничтоженной собственной энергией, и ради чего? Чтобы разбойники грабили, насиловали и убивали людей, а вы говорили себе, что это не ваше дело?
— Наказывать преступников не моя работа, — холодно произнесла старейшина Бай.
Шао Цинмэй сжимала кулаки так, что пальцы побелели, а ногти впились в кожу. Эта бесчувственность женщины напротив, которая так легко рассуждала о несправедливости мира, сводила её с ума. Потому что это неправильно! Да Шань убил человека, который заслуживал смерти. Так как может эта женщина осуждать его⁈ Как она может говорить, что надо было их всех отпустить, чтобы подобное случилось с кем-то другим? С кем-то, кто не сможет дать отпор?
— А может быть дело не в этом? — сузила глаза Шао Цинмэй, уже зная, что пожалеет о том, что скажет, но не в состоянии остановить поток обиды. — Может быть, проблема именно в вас, старейшина Бай? Вы говорили, что из-за вашего хаотичного ядра с детства принимали разные травы и эликсиры. Я не мастер алхимии, но всего после нескольких дней приёма настоя, который вы мне дали, заметила разницу. Словно все мои чувства притупились, а между мной и миром появилась стена из мокрой рисовой бумаги. Вроде бы она есть, но её не видно. Я стала иначе чувствовать, иначе реагировать на привычные мне вещи, а ведь прошло всего несколько дней.
— Молодая госпожа Шао на что-то намекает? — спокойно спросила старейшина Бай, что лишь подстегнуло Шао Цинмэй.
— Я не намекаю, я прямо говорю! Знаю, что так нельзя! Вы ведь сама Бай Сюинь, легендарная старейшина Алого Феникса, а я дочь Шао, которая должна быть милой и покорной. Должна быть вежливой и молчать, даже когда мне есть что сказать! Но, простите меня за грубость, я всё же скажу. Если вы всю свою жизнь принимаете настои и эликсиры, подавляющие нормальные человеческие чувства и эмоции, то вы никогда не поймёте, что чувствуют другие. Возможно, для вас это нормально закрыть глаза на преступления и сказать себе, что это вас не касается, но не для меня. Возможно, в отличие от вас моё сердце горит от негодования, и я никогда этого не приму!
Шао Цинмэй задохнулась от нахлынувших эмоций и закрыла глаза, пытаясь успокоиться и взять себя в руки, но, когда открыла, обнаружила, что старейшина Бай спокойно расправляет ткань на рукавах своего ханьфу, не выдавая ни капли эмоций. Словно то, что сказала Шао Цинмэй, не значит ровным счётом ничего. Это было хуже пощёчины.
— Старейшина Бай, — тихо сказала Шао Цинмэй. — Я всегда уважала вас и восхищалась вами, но лишь сейчас поняла, какая вы на самом деле. Вас не заботят страдания других лишь потому, что вы бесчувственная. Я ни разу не видела, чтобы вы проявляли сильные эмоции, и теперь понимаю почему. Вы просто на это неспособны. Вы не знаете, что значит чувствовать, как живой человек. Что значит желать возмездия, бояться или любить.
— О, насчёт этого, — спокойно ответила старейшина Бай, а потом подняла взгляд на Шао Цинмэй, — вы ошибаетесь. Ведь прямо сейчас я влюблена в одного человека, — на лице старейшины Бай появилась улыбка, какой Шао Цинмэй никогда не видела раньше. Словно лучик солнца выглянул из-за мрачных туч, рассеяв тьму. — И более того, — внезапно старейшина Бай тихо рассмеялась, — я собираюсь признаться этому человеку в скором будущем. И даже если он мне откажет, это не изменит того, что я чувствую.
— Откажет? — тупо повторила Шао Цинмэй. — Что?
— Ну, я ведь не знаю, как этот человек ко мне относится, — потупила взгляд старейшина Бай, — он может как принять мои чувства, так и отвергнуть. Это то, что я не могу изменить. Всё, что я могу — это быть смелой и идти вперёд, несмотря ни на что, — старейшина Бай снова подняла голову. — А насчёт того, зачем это всё. И правда. Сколько я себя помню, я тренировалась. Изо дня в день. Каждый день. У всех моих сестёр были нежные красивые руки, они не брались ни за какую работу, чтобы не испортить свою кожу. Но не я, — она потёрла свою ладонь. — На моих руках всегда были мозоли от бесконечных тренировок. Это не руки девушки, а руки воина. Я сама выбрала этот путь и ни дня в своей жизни не сожалела об этом. Я даосский заклинатель, бессмертный мастер меча. Мой путь сложнее многих. Я проживу дольше, чем любой смертный. Зачем я трачу столько сил вместо того, чтобы жить ни о чём не заботясь? Потому что я хранитель этого мира. И я, и вы, молодая госпожа Шао, мы все, каждый совершенствующийся приносит свою жизнь в жертву. Чтобы защищать этот мир. Защищать простых людей от чудовищ, которых им самим никогда не побороть. Мы тренируемся не чтобы разить преступников, а чтобы сражаться с настоящими монстрами. И если среди людей встречаются злые и жестокие, мы должны защищать даже их. Потому что мы, даосские заклинатели, служим людям. Это плата за наше бессмертие и нашу силу. А уж с преступниками пусть разбираются сами люди.
Старейшина Бай сложила свои руки на коленях и пристально посмотрела на
