Ознакомительная версия. Доступно 12 страниц из 57
блестящей мишуре. Шар стеклянный угробили, осколки на полу. Телевизор включен. Но без звука. Что там такое? Ирония, что ли, судьбы?
Митя, конечно, спал сладким сном. Уткнувшись в мягкое Нюркино плечо.
Валентина посмотрела на спящих и тихо вышла из спальни. Посмотрела на елку. Включила гирлянды, и они засветились разноцветными огоньками. Больше задерживаться не стала.
В лифте смотрела на свою руку, кровь проступила на повязке, небольшое пятно, ничего страшного. «Держись», – сказала Валентина руке.
Следует напомнить, что был первый день нового года, утро, пустынные улицы.
Подморозило, и Валентина ступала осторожно и шептала: «Спаси и сохрани». О чудо, кафе у метро работало. Валентина взяла чай. Девчонка за прилавком сонно посмотрела на окровавленную повязку и сказала:
– С Новым годом.
Валентина выпила чай. Спросила Яндекс, нашла подходящую квартиру, позвонила риелтору. К вечеру она сняла тихую (окна во двор) однокомнатную квартиру в старой пятиэтажке.
Рябина. Снегирь на ветке. Кошка дремлет на капоте машины. Как будто и не Москва, провинция. Слышны поезда. И это тоже кажется провинциальным: ход невидимого дальнего поезда.
Что она здесь делала ранним утром 29 декабря? На этой улице, возле этого дома? Валентина не могла вспомнить. Ходила по округе, всматривалась в окна, в лица. Ничто не пробуждало ее память. Взяла в аптеке нурофен, бинт, послеоперационный пластырь, мирамистин.
– У вас телефон звонит, – сказала аптекарша.
– Слышу.
Вышла на улицу, ответила:
– Митя. Привет. Нормально. Сижу. Лежу. В окно гляжу. Старуха? Кричит. И я скучаю. Завтра увидимся. До завтра. Да.
Тошно вечером одной в незнакомом доме. Углы все темные. Одиноко. Поговорить не с кем. С рукой только:
– Хватит болеть. Давай повязку менять. Не бойся. Я справлюсь. Я осторожно. Я бережно. Поверь. Мы тебя любим. Мы, это кто? Вторая рука, правая, ноги, голова, глаза, живот, грудь. Все мы. Любим. И желаем скорейшего выздоровления.
Утром проснулась, подумала: «Где я?» Услышала поезд и тотчас вспомнила.
Квартирка ничего. Старенькая, но чистая. Газовая плита с черными допотопными ручками. Без спичек не зажжешь. Предусмотрительно оставлен коробок. С одной действующей рукой не знаешь, как и быть. Ладно. Обойдусь пока. Чайник есть электрический, и на том спасибо. Воды налить и кнопочку нажать – вся забота. Удобная современная жизнь. В доме ее немного, современной.
Радиоточка на кухне. Надо же. Сейчас как сообщит, что сегодня второй день нового, семьдесят третьего, к примеру, года, и, значит, родители мои живы, а я не существую, но отчего-то вижу улицу за окном.
Прочь отсюда, прочь. На свежий морозный воздух.
Кто-то поспешил, выставил на помойку елку в обрывках сверкающей мишуры. Еще живую.
Ресторан. Небольшой, тихий в этот день и в этот час. Валентина заказала картошку с грибами, кофе. Митя позвонил в двенадцать:
– Привет, Валюша, я здесь.
– Хорошо.
– Ты как?
– Нормально.
– Голос у тебя какой-то.
– Это я в очереди сижу. Рентген надо сделать. Для выписки.
– Рука болит?
– Нет. Уже нет. Ну пока. Меня вызывают.
Перезвонил через час:
– Привет. Ты как там, скоро? Тут уже выходит народ. Уже многих выписали.
– Мне пальто еще не принесли. Со склада. И сапоги.
– Рука-то как?
– Спит. Отдыхает.
Через час:
– Валь, не принесли еще пальто?
– Не знаю.
– В смысле? Валь? Ты чего? Ты где?
– Я? Дома.
Заблокировала номер. Больше ты меня не потревожишь.
Митю заблокировала, а ее нет. Почему? Митю возненавидела, а ее пожалела. Почему? И на звонок ее ответила, не сбросила звонок:
– Да. Хорошо. Я не против. Мне удобно. Я тебе скину адрес.
И вот они сидят с Нюркой в небольшом ресторане (тихо, сонно, мигают новогодние огоньки). Официантка ждет, не торопит.
– Что ты хочешь?
– Да я не знаю. Я так.
Нюрка растеряна. Ее тревожит (пугает) спокойствие Валентины. Даже не спокойствие, благодушие.
– Закажи плов. Великолепный. Я угощаю.
– Что ты, Валь, я сама.
– Нет и нет. Я. Плов. Два. И шампанское. Новый год, Рождество. Ты любишь восточные сладости? Чай непременно зеленый.
Официантка ушла.
– Совсем еще девочка. – Валентина смотрела ей вслед. – Как наша Машка. Тоже официанткой подрабатывает в своей Германии. Они многие там и учатся, и работают, молодцы.
– Валь.
– Что?
– Я ведь. Я хотела. Прости-прости-прости. Это один только раз единственный, бес попутал. Выпили. От этого. Все уже разошлись, а мы сидим вдвоем, как сироты. Ему неохота одному, и мне туда к себе в одиночку неохота. Сидели просто, даже не думали.
– Нюрка.
– А.
– Угомонись. Я все это знаю.
– Знаешь?
– Как будто сама видела. Можешь не трудиться рассказывать. Нам шампанское несут.
– Откуда ты знаешь? Ты с Митей встречалась?
– Нет, подруга, нет. Митю я бы слушать не стала. И слышать его не хочу, и видеть его не хочу, и обонять не желаю, и осязать тем более.
– Он любит тебя.
– А я его не люблю. Уже нет.
– А Маша?!
– Маша. Когда она по-немецки трындит, я теряюсь. Совсем чужой человек.
– Валя, что ты такое говоришь.
– А когда по-русски лопочет, тут же родная. Главное, чтобы без акцента, чтобы мелодию не забыла, понимаешь?
– Да. Наверное.
– Маша взрослая. Переживет.
– А Митя? Прости его, Валечка.
– Не могу. Тебя могу, а его не могу. Так и передай. А еще передай, я вспомнила, отчего вдруг оказалась здесь, в этом тишайшем районе тогда, двадцать девятого. Я ведь всегда мимо него проезжала-пролетала, мимо, по МЦК на «Ласточке», и часто-часто смотрела из окна на эти дома, на крыши, на старые деревья, смотрела и думала, что вот никогда там не побываю, что всегда мимо. И эти дома, крыши, деревья, они вроде картинки ко всей моей жизни. К любой жизни. Ты ходишь одной и той же маленькой дорогой и никуда не сворачиваешь. И вот утром 29 декабря я подумала: а куда я спешу, выйду и посмотрю, что там. Как молодежь нынче говорит, закрою гештальт.
II
В этот же день 29 декабря упала женщина и попала в ту же палату номер семь. Тоже левая рука, нерабочая. Перелом сложный, и лучевая кость, и локтевая. Телефона у нее с собой не было. Выскочила наскоро, до магазина.
Она по телефону не горевала, звонить ей особо было некому, жила одиноко, разве что на работу доложиться. Да и то не к спеху. Начальница разрешала по три дня в году пропускать без больничного. Как раз получалось три рабочих дня: 29‑е, 30‑е, 31‑е, а потом праздники.
Лера, так ее звали, сидела на койке вдоль стены и уже тому была рада, что рука перестала ныть. Да и чего ныть? В тепле, под присмотром, беспокоиться не о чем. К вечеру привезли в палату
Ознакомительная версия. Доступно 12 страниц из 57
