распространяться выше и почти добралось до локтя.
Невероятным усилием воли Жан-Поль отбросил лишние мысли и отрешился от боли. На арене ему приходилось преодолевать себя и не обращать внимания на ранения. Но ни одна его рана не доставляла настолько острых ощущений, от которых сознание готово погрузиться в пучину беспамятства.
— Это проклятье гниения плоти, — крепко сжал в руке короткий клинок телохранитель.
— Руби! — прохрипел Кац. — Руби, Август!
Тот больше не размышлял. Сияющей серебристой полосой сверкнул клинок в руке Августа. В следующий миг отрубленная по локоть рука Жан-Поля полетела вниз со стены. В полете с неё отваливались пузырящиеся куски мышечной ткани. Кровь фонтанчиками в такт ударам сердца вырывалась из обрубка руки француза.
Телохранитель поспешил оказать ему медицинскую помощь. Он быстро достал из кармашка рулончик белой ткани — бинт, который был приготовлен и вручён каждому из эльфов Каца. Август наложил ему жгут и тем самым оставил кровотечение. Затем достал из специального кармашка на поясе флакончик с лечебным зельем и полил им рану. Остатки споил господину.
К тому моменту ноги не держали землянина, и он разлёгся на крепостной стене.
Вокруг продолжали раздаваться болезненные вопли. Не все знали о проклятье и как с ним бороться. Из-за этого многие пострадавшие от него защитники, которых сразу не прикончил мерзкий дым, начали погибать от зловредных чар.
Враги продолжали штурм, но слишком много ополченцев уцелело, чтобы у них это получилось.
Август продолжал латать нанимателя. Он достал ещё один флакон целебного зелья, смочил им бинт и обмотал культю Каца. Затем снова залил ему в рот остатки.
Жан-Поль потерял слишком много крови, чтобы продолжать оставаться в сознании. Силы покинули его, и разум погрузился во тьму.
* * *
Землянин распахнул глаза. Первое, что он узрел — знакомый потолок. Почерневшие от времени доски и массивные потолочные балки его спальни в городском доме он узнал бы из тысячи.
Он ощущал слабость во всём теле. Левая рука болела. Когда же он её осторожно поднял, то сначала не понял, что же не так. Лишь когда глаза сконцентрировались на обмотанном бинтами обрубке, он замер. Глаза широко распахнулись.
— Господин Жан, вы очнулись! — раздался знакомый мужской голос с нотками облегчения.
— Брайан? — повернув голову налево, он обнаружил карлика-полугоблина, на лице которого сияла счастливая улыбка.
— Это я, господин. Как вы себя чувствуете?
— Брайан…
— Да, господин Жан?
— Что с моей рукой? — голос Жан-Поля был излишне спокойным.
— Её нет.
— Нет?
— Нет, господин. Август сказал, что её пришлось отрубить, чтобы избавить вас от смертельного проклятья гниения плоти.
Кац смотрел расфокусированным взглядом, будто сквозь Брайана. Он тихо пробормотал:
— А я ведь ни одного асед ромея не прикончил…
— Зато вы живы и дома, господин. А рука ерунда. Вот без головы вам бы сложно пришлось.
— И не поспоришь… — он вновь взглянул на половину конечности так, словно не мог поверить, что остался без руки. У него зачесался нос и он на автомате попробовал протянуть левую руку, чтобы его почесать, но то, что от неё осталось, замерло на половине пути к носу. — Асед!
— Не расстраивайтесь, господин. Зато вам больше не нужно участвовать в боях.
— Лучше сражаться, чем жить таким…
— Поверьте мне, лучше быть живым, чем заиметь шанс подохнуть в той мясорубке. Август успел рассказать о том кошмаре, что творится на стене.
— Кстати, как я тут оказался? Ты говоришь, что тут был Август?
— Недолго. Когда штурм прекратился, его отпустили со стены, чтобы он доставил вас домой. Ему пришлось вернуться к ополчению, чтобы не стать дезертиром. Зато для вас война закончилась.
— Война не закончится, пока ромейские твари находятся на землях Эльфино! — на лице Жан-Поля появился злобный оскал. — Они все должны гореть в Аду!
— К вам возвращаются эмоции. Это хорошо. Если можете ненавидеть, значит, живы. Да вы не переживайте. Вы же владелец имения. Вам самостоятельно работать не нужно. К тому же, одна рука у вас осталась, и с ней можно прожить.
— Брайан…
— Чего?
— Заткнись! Не напоминай мне каждую секунду о потере… Эта рука была мне дорога. Мы с ней всю жизнь вместе прожили. И ведь обидно. Столько лет я тренировался, прошёл через смертельные бои на арене и сохранил тело в целостности. А тут даже никого не убил. Даже не ранил. И вот…
* * *
Осада города продолжалась ещё три недели. За это время погибло много защитников города. В их числе оказались двое охранников Жан-Поля и трое батраков.
В итоге армия Эльфино отбила столицу и начала выдавливать вражеские войска со своей территории. Ромеям пришлось снимать осаду и спешно отступать.
Сражения переместились в сторону северных границ страны, а в окрестностях Магкаре стало спокойно.
Кацу пришлось искать замену охранникам.
Когда же он вернулся в латифундию, то обнаружил, что ромеи выгребли оттуда все ценности. То же самое произошло с имением.
Купить ячмень в нынешней обстановке оказалось проблематичным. Цены на него взлетели в космос. Цены на вино стремились догнать и перегнать продуктовые. Налаживание производства представлялось невозможным. Но у него осталось главное — дистилляторы и эльфы, которые умеют с ними работать. Пустые бочки тоже сохранились, поскольку они были неинтересны захватчикам. А то, что бутылки и этикетки в нынешних условиях недоступны — ерунда.
Кац принялся искать альтернативу ячменю. И такая альтернатива нашлась довольно быстро. Местный камыш имеет сладковатые корни, которые крестьяне едят в голодные годы. Этого камыша в водоёмах столько, что собирай, сколько влезет. Его стеблями кроют крыши хозяйственных построек, плетут из них циновки и скармливают их скотине.
Землянин послал всех рабочих собирать камышовые корневища. Затем их измельчали и варили. Получился сладковатый отвар. Его выпарили до состояния сиропа и уже на нём поставили брагу. Уже на этом этапе стало ясно, что сырьё пригодно для изготовления самогона, при этом ничего не стоит, за исключением оплаты труда батраков. А им так и так зарплату платить нужно.
Камышовый самогон расходился как горячие пирожки на вокзале. При цене в десять сестерциев за пинту он пользовался небывалой популярностью. В тавернах и у купцов на розлив его продавали в два раза дороже.
Вино во время войны изрядно выросло в цене. Даже самое дешёвое вино, если покупать его напрямую у производителя, стоит четыре сестерция за пинту, а то, что немного получше — всё восемь. Трактирщики аналогично с виски накручивают в два конца. При таких ценах даже не самая лучшая самогонка смотрится более выгодно, если нужно напиться. А залить горе хотели многие. Вряд ли в ближайших окрестностях
