в прикрытие огромного обоза с беженцами и ранеными.
Полные надежд обрести пристанище и отдых, добровольцы готовились к штурму Екатеринодара. Многие из них тогда искренне верили, что успешное завершение их суровых скитаний – вопрос нескольких дней. А впереди их ожидали – четырёхдневный неудачный бой на подступах к кубанской столице, гибель вождя – генерала Корнилова и продолжение многотрудного Ледяного похода.
Но добровольцы старались не всматриваться в туманное будущее. Ценой сверхусилий и огромных жертв отвоевав себе несколько дней передышки, они предавались праздничному настроению победы. «О, какое это радостное чувство, – восторженно вспоминал Н. Н. Львов. – Въезжаешь в селение, занятое с боя. На площади русское знамя, где вчера торчала красная тряпка… Офицерские золотые погоны: как гордишься ими в эту минуту. Как дорог безусый прапорщик. Как любишь мальчика-кадета. Он перескочил через забор и с веселым лицом подбегает к вам. На древке, воткнутом в плетень, размахнутое во всю ширь трехцветное полотнище трепещет и колышется по ветру… Сколько раз я видел на походе это знамя в руках всадника за генералом Корниловым и всякий раз испытывал те же чувства волнения»[237]. Профессионализм и самоотверженность офицеров в сочетании с жертвенностью добровольческой молодёжи, казалось, могли творить чудеса.
Часть четвёртая
Осада Екатеринодара
Глава первая
Бои за Григорьевскую, Смоленскую и Георгие-Афипскую
В станице Новодмитриевской Добровольческая армия простояла с 16 (29) марта по 23 марта (5 апреля). Всё это время лагерь добровольцев обстреливала артиллерия со стороны Георгие-Афипской и Григорьевской. Первые 3 дня стоянки густые массы пехоты ежедневно атаковали станицу. Последнюю попытку взять реванш красные предприняли 18 (31) марта.
В тот день с самого утра наступление велось сразу с двух сторон – с севера, от Георгие-Афипской, и с юга и юго-запада, от Смоленской и Григорьевской. Атаки эти отбивала 2-я бригада генерала Богаевского, Партизанский полк со стороны Георгие-Афипской, а Корниловский и краснянцы – с противоположной стороны селения.
Несколько попыток красных войти в станицу с севера пресёк подполковник Миончинский метким огнём своей батареи. «Сидя вместе с ним на красной железной крыше одного из домов северной окраины станицы, где был его наблюдательный пункт, я с удовольствием следил за его удивительным управлением огнем своих двух пушек, стоявших где-то сзади на улице, – восхищённо писал о нём А. П. Богаевский. – Современный артиллерийский начальник мне всегда казался дирижером какого-то гигантского оркестра, однотонные могучие инструменты которого отвечают громом выстрелов и свистом снарядов на каждую команду по телефону – его дирижёрскую палочку»[238].
Вечером того же дня, около 20 часов, волны красной пехоты вновь покатились на станицу. Моряки и красноармейцы подошли вплотную к её окраине. 4 часа длился упорный бой, но красных отбросили и на этот раз. «В конце концов они утихомирились – дескать, с “кадетами” без крейсеров не совладать…»[239] К 23 часам наступила тишина. 9 человек убитыми и ранеными потеряли за боевой день корниловцы.
Чтобы обезопасить отдых армии и спокойно подготовиться к походу на Екатеринодар, главнокомандующий приказал генералу Богаевскому силами его бригады очистить Григорьевскую и Смоленскую от красных.
22 марта (4 апреля) в 22 часа 2-я бригада выступила с южной окраины станицы. Не больше 12 вёрст отделяло Новодмитриевскую от Григорьевской, но дорога оказалась крайне тяжёлой – люди и лошади увязали в глубокой грязи, с трудом вытаскивая орудия, буквально тонувшие в широких лужах. Изношенная обувь быстро наполнялась ледяной жижей. По сведениям, полученным от местных жителей, Григорьевскую занимал крупный отряд красных.
Под утро, на подходе к слободе, шедший в голове колонны 1-й батальон корниловцев напоролся на линию окопов, откуда засвистел смертоносный свинец. До окопов оставалось всего 200 метров. Корниловцы залегли на открытом поле. Они не стали рыть окопы в сплошной грязи, да и шанцевого инструмента почти не было. От красных их отделяло какое-то препятствие, напоминавшее стену. Полковник Неженцев появился в 3-й роте и развернул карту, стремясь выяснить расположение корниловцев при свете электрического фонаря.
На свет стрельба участилась, но корниловцы продолжали верить в своё надёжное прикрытие. Лишь когда рассвело, выяснилось, что за стену они приняли полосу высокой нескошенной травы. «Только ночь спасла нас от громадных потерь… – вспоминал А. П. Богаевский. – Пули красных долетали в тыл и ранили людей и в резерве. На перевязочном пункте около моего штаба один раненый офицер был ранен вторично, а третьей пулей убит. Одна пуля попала в моего адъютанта Ж., лежавшего на бурке рядом со мной, но только контузила его»[240].
Шальная пуля ударила в ногу командиру 2-й роты капитану Минервину[241]. Видимо опасаясь, что цепь отойдёт, а он останется, капитан стал громко кричать и просить вынести его. Лежавшие рядом в болотистой жиже офицеры отвечали:
– Подождите! Подождите, капитан!
Но он не мог, не хотел ждать! И он не стеснялся кричать и просить о помощи. Ведь он прекрасно знал, что смерть попавшего в плен корниловца не будет лёгкой…
Поручики Дрейман[242] и Ващенко[243] не выдержали, под жестоким огнём встали, подхватили своего командира и понесли. Пуля настигла их, смертельно ранив, в живот навылет – Дреймана, а у Ващенко застряла в мочевом пузыре. Оба скончались в мучениях.
Р. Б. Гуль записал рассказ сестры милосердия В. С. Васильевой-Левитовой о последних минутах жизни поручика Ващенко: «“Как он страдал. – Варя опять заплакала. – Его в хату принесли. Хата скверная, кровати даже нет. На стол положили. Он все время о матери… кричит: мамочка, милая, прости меня, мамочка, помолись за меня… мамочка, неужели ты не видишь – твой сын умирает… Меня вызвали из хаты. Я вернулась, а он уже умер… так, на столе…” Эраст Ващенко… Он единственный сын. Одинокая мать – жила только его любовью. Вспомнилась последняя встреча с ним в ауле. Эраст был усталый, измученный: “Как это все тяжело, как хочется отдохнуть, – говорил он, – мне кажется иногда, что я не выдержу больше…” Теперь он зарыт, как тысячи других…»[244]
Встречать утро в открытом поле было равносильно самоубийству. Поэтому, когда только-только начал заниматься рассвет, полковник Неженцев наметил направление удара и приказал атаковать. Кинжальный огонь не смог остановить корниловцев. Двести шагов привели их во вражеские окопы, где они дали волю штыку и прикладу. Взятые на штык пулемёты захлебнулись. Красные отчаянно сопротивлялись, но не выдержали рукопашной схватки и быстро отошли к станице Смоленской. Но победа досталась корниловцам дорого – из строя у них выбыло более 60 человек. Тогда же пал доблестный командир 5-й роты капитан Томашевский. Самые большие потери понесла 3-я рота, особенно юнкера.
Из-за усталости войск после трудного ночного перехода и кровопролитного боя генерал Богаевский решил не рисковать успехом штурма Смоленской и дал бригаде отдых до полудня. Главнокомандующему он отправил донесение с описанием минувшего боя и сообщением о тяжёлых потерях корниловцев, а затем
