набралось сто. Отсюда и Собор получил имя Стоглавого. По самим же вопросам можно увидеть — царь занял именно ту позицию, какую считал для себя обязательной. Непредвзятого и беспристрастного судьи. Он поднял недостатки, подсказанные его советниками: о неграмотных священниках, пьянстве, монастырском ростовщичестве, нарушениях монахами уставных норм. Но поднял и пороки, подсказанные защитниками Православия, перечисленные в анонимном послании ему: о брадобритии, крестном знамении, ношении иноземной одежды, ересях, содомском грехе, клятве Божьим именем, неправом суде и др. [254].
Таким образом, именно царь (и никто иной!) постарался охватить все больные места православной жизни, информацию о которых получал из различных, даже противоположных источников. А итогом стали сто глав постановлений, унифицировавших церковные обряды в России, установивших общие нормы для православных людей. Для преодоления неграмотности священников, и не только священников, в нашей стране впервые создавалась довольно широкая система образования, в епархиях и крупных монастырях было предписано организовывать школы. Пьянство и ростовщичество для духовных лиц категорически запрещалось. На опасность ересей и лжепророков обращалось особое внимание. Чужие нравы и моды осуждались, содомский грех подлежал проклятию.
Стоглавый Собор рассмотрел еще ряд важных вопросов. Одним из них стал сбор денег на выкуп пленных из татарской неволи, это называлось «общей милостыней». Обсудили и заботу о нищих, нетрудоспособных. Постановили: «Да велит благочестивый государь всех больных и престарелых описать по всем городам… и в каждом городе устроить богадельни мужские и женские, где больных, престарелых и неимущих куда голову преклонить, довольствовать пищей и одеждой, а боголюбцы пусть милостыню им приносят… Священники должны приходить к ним в богадельню, поучать их страху Божию, чтобы жили в чистоте и покаянии, и совершали все требы».
Самые серьезные споры вызвал вопрос о церковной и монастырской собственности. Причем Сильвестр проявил себя увертливым интриганом. Сам на первый план не полез. Выпустил «старца» Артемия — он выступал перед Собором, призывал «села отнимати у монастырей» [257]. Такой призыв мог получить поддержку не столько у церковной, сколько у мирской части присутствующих — бояр, князей, сановников. В качестве консультанта привлекли даже бывшего митрополита Иоасафа. К нему ездили и вели какие-то переговоры игумен Троице-Сергиева монастыря Серапион Курцов (будущий архиепископ Новгородский) и Сильвестр [257]. Отсюда еще раз видно: Сильвестр был близок к прежнему митрополиту, поддерживал с ним связи.
Но в данном вопросе царь склонился на сторону Макария и ортодоксального духовенства. Церковная и монастырская собственность была признана неприкосновенной. Впрочем, и доводы «Избранной рады» Иван Васильевич не отмел безоговорочно — те представления, которые касались чрезмерного разрастания церковных владений и некоторых случаев их приобретения. В мае 1551 г., уже после Собора, царь издал компромиссный указ. Изымались в казну земли, взятые монастырями у детей боярских и крестьян «насильством», за долги. Это было незаконно. Поместья детей боярских и наделы черносошных крестьян не были их частной собственностью, они принадлежали государю. Конфисковывались и земли, переданные монастырям боярами в недавнее время, в период малолетства Ивана Васильевича (выморочными имениями тоже должен был распоряжаться государь). А на будущее запрещалась покупка епископами и монастырями вотчин без доклада царю и его согласия.
Этим завершилась первая полоса реформ. Всего за два года Россия получила новое законодательство, общие для всей страны правила церковной жизни, земское самоуправление. Устраивалась ямская почта, система школьного образования, появились первые регулярные воинские части. Счастливо складывалась и семейная жизнь Ивана Васильевича. 17 марта 1551 г. он вторично стал отцом, Анастасия подарила ему дочку, Марию. Царь верил, что и среди его подданных налаживается мир и согласие. Самого Ивана Васильевича труды и заседания Стоглавого Собора повели к новому сближению с митрополитом.
Но и влияние «Избранной рады» сохранялось в полной мере. В мае 1551 г. «старец» Артемий все-таки занял пост настоятеля Троице-Сергиева монастыря «по братскому прошенью и по Государеву велению» [258]. То и другое обеспечил Сильвестр. У царя выхлопотал «веление», а для «прошения» специально ездил в монастырь, уговаривал монахов [259]. А если учесть совместное путешествие Сильвестра с прежним настоятелем Серапионом к бывшему митрополиту Иоасафу, то можно предположить и более глубокую интригу — разве не могли Серапиону предложить сделку? Ему помогут стать архиепископом Новгородским, а он взамен передает Троице-Сергиев монастырь Артемию?
Впрочем, на столь важном месте «старец» продержался всего полгода. Вдруг бросил пост настоятеля и исчез. Потому что монахи взбунтовались против Артемия, обвинили в ереси — что «он причастник был и согласен в некоторых Люторских расколах» [260]. От царя правду скрыли, Сильвестр и его подручный, благовещенский священник Симеон, объяснили уход «старца» в чисто «нестяжательском» духе. Будто он «игуменство остави за свою совесть и отыде в пустыню», «не хотел славы мира сего». Увидел, что «игуменство душе его не в пользу», и ушел жить по Евангельским заповедям, «от своея руку питатись» [261]. Хотя это было ложью, ушел он не в пустыню, а вернулся в большой и богатый Порфирьев монастырь, где никакой необходимости жить собственными трудами не было. Зато там угнездились его ученики, и мятежи с их стороны не грозили.
Глава 13
Царь-победитель
В Москве заседал Стоглавый Собор, а в это время план царя по овладению Казанью уже выполнялся. Казанцы ни сном ни духом не догадывались, что замышляется против них. Зимой 1550/51 г. далеко от их границ, в лесах возле Углича под руководством дьяка Ивана Выродкова рубились бревна, изготовлялись и размечались детали для крепостных стен, чтобы весной сплавить их по Волге. А в Вятку по указу государя созвали казаков, пришли стрелецкие части под началом Бахтеара Зюзина, принявшего общее командование. Когда потеплело, его отряды разошлись по единому плану и захватили все переправы на Волге и Каме.
С 16 мая на восточные границы стала подходить и конница. Полк князя Серебряного-Оболенского налетел на казанские посады, учинил переполох. Ханские войска и население укрылись в городе. Но именно это и требовалось — чтобы татары сидели за стенами и не мешали русским. 24 мая по Волге прибыли многочисленные суда и плоты. На Круглой горе копали ров, собирали из заготовок деревянные ряжи, засыпали в них землю и камни. За месяц встала крепость Свияжск. Казанцы, узнав об этом, сперва даже не придали ей значения. Сочли, что русское войско просто встало лагерем и огородило его гуляй-городом (разборное укрепление из деревянных щитов на телегах).
Но местные жители, горная (правобережная) черемиса и чуваши еще раньше выражали желание перейти в подданство царя. Только боялись —
