class="p1">Я стою в раздумьях возле машины дохлого наркобарыги, а в багажнике лежит связанная по рукам и ногам девушка с кляпом во рту. А все мои размышления вертятся вокруг того: «Каким способом мне лучше её убить?»
И ведь нет вроде бы у меня другого выхода. Я на вражеской территории, на абсолютно нелегальном положении. И любой, самый малейший прокол будет стоить мне очень дорого… Тем более, что я почти приблизился очень близко к фигуранту номер один в моём личном списке. А где-то рядом с ним может и фигурант номер два маячить…
И что теперь? Всё бросить из-за того, что я не могу придавить какую-то совсем незнакомую мне девку. Я же совсем не пацифист… И на моём счету даже в этой жизни уже жмуров хватает. А принципы благородного убийцы Леона из одноименного фильма Люка Бессона: «Кроме женщин и детей!» меня не касаются от слова совсем.
Да. Я совсем не такой добрый… А ещё я не такой старый, как он. Мне всего-то тут четырнадцать лет. А ведь известно, что подростки порой бывают такие жестокие…
Разве не я замочил в детдома несовершеннолетнего парня дужкой от кровати. Что из того, что он и его подельники, попытавшиеся прикончить нас с Лёхой, были конченным гондонами? Несовершеннолетние же… #онижедети — если выражаться языком из будущего.
А потом в Крыму я равнодушно смотрел, как горит, зажатая в искорёженной машине Жанна Хмара. Тоже, между прочим, несовершеннолетняя #онажедевочка.
Но сейчас я не могу ничего с собой поделать. Не поднимается рука на беззащитную жертву. Тем более, что не я её связал и запихнул в багажник.
А ведь я даже и не знаю кто она на самом деле. Может быть, сторчавшаяся наркоманка, задолжавшая барыге за героин, кокаин, или что там она употребляет, курит, колет в вену или втирает в дёсны…
Хотя эти глаза… Глаза, с испугом и ненавистью взглянувшие на меня, не были похожи на глаза наркоманки. Они были… Были… Слишком чистые, и как бы так выразиться, лучистые… Когда в таких глазах сверкает ярость, легко поверить, что обладательница этих глазок готова убить тебя голыми руками, будь у неё такая возможность.
Ну, а пока у неё такой возможности нет, то я могу какое-то время спокойно подумать над своими дальнейшими действиями.
* * *
Жаль, что в жизни всё всегда идёт через задницу. Особенно всякое дерьмо, что случается с нами по поводу и без… А пока мозг размышляет над решением какой-нибудь очередной задачи и взвешивает все «За» и «Против», *опа уже находит себе новые приключения на обе половинки сразу.
* * *
Похоже, что я слишком задержался на этом пустыре. Кто-то в древности сказал, что надо постоянно двигаться, потому что в движении — жизнь… А я вот уже несколько лишних минут торчу тут, как тополь на Плющихе… Как далеко она сейчас от меня, эта самая пресловутая Плющиха? Да и чёрт с ней, с этой тихой улицей Москвы, расположенной недалеко от Арбата… Она нынче так же далека от меня, как и правильное решение возникшей проблемы.
А проблема эта, лёжа в багажнике, перестала вести себя тихо, сидя под замком. Не знаю, что ей взбрело в голову, но она стала стучать изнутри. И, похоже, что делает это двумя ногами сразу. Потому что больше нечем. Руки у неё связанны за спиной… Ну не головой же она там бьётся? Придётся её оттуда всё-тики выпустить.
Я натянул бейсболку пониже, чтобы козырёк скрывал верхнюю часть лица. А из левого рукава куртки, при помощи ножа, сделал кое-как что-то типа повязки-намордника, чтобы скрыть и нижнюю часть лица тоже…
После этого я спокойно открыл багажник и посмотрел в глаза пленнице. Она тут же затихла, но её глаза… Они опять стали «говорить» лучше всяких слов. Испуг в них остался, но это был уже совсем другой испуг. Правда, пока ещё не знаю какой… Зато ненависти в них уже не было видно, но появилась какая-то немая просьба. Даже не просьба, а мольба…
Похоже, что пришло время поболтать о том, о сём с этой девицей. А для этого придётся её развязать…
* * *
Хоть одно радует… Удалось наконец-то разглядеть «жертву» повнимательней.
Как бы это сказать? Скорее всего, латиноамериканка. Немного смугленькая… Хотя, может, просто загорелая… Лица пока толком не разглядеть из-за повязки, удерживающей кляп во рту. Ростом мелкая, не больше полутора метров, но вторичные половые признаки уже прилично так теснят футболку на груди. Но про возраст ничего конкретного не скажу. Ей может быть и четырнадцать лет и двадцать четыре. Как говорится: «Маленькая собачка до самой смерти — щенок!»
Ну, что же… Пора уже начинать переговоры…
* * *
— Hello! How are you? (англ. Привет! Ты как?)
Ну, конечно же, она мне ничего не ответила. Женщины всегда такие милые, когда не могут говорить.
— I’ll untie you now. And try not to yell loudly or make sudden movements. Agreed? (англ. Я сейчас развяжу тебя. А ты постарайся не орать громко и не делать резких движений. Договорились?)
После секундной паузы, она кивнула мне в знак согласия. Но когда я достал нож, чтобы перерезать верёвки на её руках, она снова напряглась, и дёрнулась, как бы стараясь отстраниться от меня.
— Trust me! I’m not your enemy. (англ. Доверься мне! Я не враг тебе.)
Дёргаться перестала, но смотрела по прежнему насторожено. Я бы тоже насторожился, если бы валялся связанный в багажнике, а ко мне какой-то незнакомый ранее мужик протянул руку с ножом… Я не стал тянуть резину. Грубо повернул девушку, чтобы мне было удобнее резать верёвки на её руках. А тут меня поджидал небольшой «сюрприз»… Этой невинной овечке почти удалось перетереть толстую верёвку осколком стекла, зажатого в ладонях. От верёвки осталось уже почти половина. Правда и ладони были в крови от порезов…
Я осторожно забрал из её рук осколок стекла и отбросил его в сторону. Ну а потом завершил то, что не удалось закончить ей. Перерезал путы на её руках, после чего отошёл в сторону.
Девушка не стала делать резких движений. Она только слегка разминала затёкшие ладони, ещё больше размазывая кровь.
Я протянул ей свой нож рукояткой вперёд.
— Hold the knife! Then you can free yourself. (англ. Держи нож! Дальше ты и сама сможешь освободиться.)
* * *
Рисковал ли я, отдавая ей в
